Некоторые парни… - [18]

Грудь пронзает боль. Похоже, это мое сердце говорит: "Хватит уже!". Я медленно приближаюсь к Йену. Бесшумно.

– Ты в порядке?

Он не двигается.

– Голова болит. И кружится.

Меня охватывает чувство облегчения, однако оно сопровождается беспокойством. Мне страшно видеть Йена, не пышущего энергией, поэтому я роюсь у себя в сумке, нахожу пузырек обезболивающего.

– На.

Он бормочет "Спасибо", затем отползает к стене, прислоняется спиной к шкафчикам, громко вздыхает. Его лицо по-прежнему кажется слишком бледным на фоне темных волос. Опять лезу в рюкзак, достаю сэндвич, распаковываю.

– Держи. Поешь. А то ты выглядишь неважно.

Протягиваю ему половину. Вместо того, чтобы его забрать, Йен смотрит на сэндвич… На меня… И тут мне становится ясно. Он не хочет замараться моим позором – позором девушки, выдвигающей ложные обвинения в изнасиловании.

– Ради всего святого, там нет вшей.

Он смеется. О, мой Бог, Йен Рассел по-настоящему смеется. А потом разговаривает со мной, ест сэндвич, которым я его угостила. Должно быть, я во сне, потому что никто не улыбался мне, не разбрасываясь оскорблениями при этом, больше месяца. Поверить не могу. Слова слетают с моих губ. Я даже не продумываю их. Йен говорит, и я каким-то образом отвечаю. Не замолкаю почему-то. Рассказываю ему о том, как пнула шкафчик, придумываю целую историю о программе стажировки в журнале – не хочу, чтобы он знал, зачем я на самом деле ношу с собой школьную камеру. И это восхитительно, потому что я счастлива, наверно. Я так давно не чувствовала себя счастливой. Не уверена, однако мне кажется, что это действительно счастье. Так продолжается до тех пор, пока Йен не упоминает о моей предполагаемой немоте. Пытаясь показаться уверенной, забавной и в то же время самокритичной, говорю:

– Многим бы хотелось, чтобы я была немой.

Когда свет гаснет в его глазах, думаю: "Вот оно! Вот то выражение, которого я ждала, выражение, не позволяющее мне забыть, чем я стала".

Неудачница.

Обманщица.

Шлюха.

Хочу сказать ему, что я не такая. Хочу провалиться сквозь землю. Хочу убежать и спрятаться. Хочу, чтобы этот день закончился. Я начинаю выкидывать в мусор содержимое одного из шкафчиков, которое Йен рассыпал по полу, но он меня останавливает, заявляя что-то про ветрянку. Когда он аккуратно складывает вещи в чистый шкафчик, делаю вид, будто не наблюдаю за ним, не представляю его в образе рыцаря, пришедшего мне на помощь на белой Тойоте Камри. Проглатываю крик, распирающий грудную клетку – эту отвратительную пороховую бочку уверенности, что он – парень, который заботливо возвращает на место тетради с группой One Direction, принадлежащие заболевшей однокласснице, знает: я не такая, какой меня все считают. Знает, но молчит.

Йен игнорирует меня весь остаток дня.

Глава 8

Йен

Я иду на улицу, чтобы дождаться папу у входа. Грэйс куда-то исчезла. Это хорошо. Очень хорошо. Не хочу ее видеть. Я не должен был разговаривать с ней. И она об этом знала. Она убежала так быстро, словно за ней Цербер гнался.

Полагаю, это моя вина. Я забыл. Проклятое сотрясение. Сидя рядом, просто болтая, глядя в ее ясные глаза, было так легко забыть о том, что Грэйс сделала. Что, по ее словам, сделал Зак. Но теперь я вспомнил. Меня посадили под домашний арест той ночью. Команда устраивала вечеринку в лесу, неподалеку от железнодорожной станции. Я должен был приехать на место в 7:30, но папа вышел из себя, потому что в его машине закончился бензин, и не выпустил меня из дома. Я тогда вообще машиной не пользовался, но он не хотел слушать. Мы серьезно повздорили. Мне еще больше досталось за пререкания. Полтора часа спустя Клаудия призналась, что брала машину и не заправила ее.

Однако даже после этого мне не разрешили уйти. Из-за моего отвратительного отношения или прочей подобной хрени. Мама наконец-то выступила свидетелем со стороны защиты, и в районе девяти часов меня отпустили. Я поехал на станцию, только к тому времени уже никого там не осталось. Попытался отправить сообщения нескольким людям, но никто не ответил. Бродя по лесу, я чуть не споткнулся о тело Грэйс. Она лежала рядом с рельсами, окруженная пивными бутылками.

Ее белье было спущено до лодыжек.

Я подумал, что она мертва. Господи, я был в этом уверен. Когда начал трясти ее, кричать, Грэйс застонала. Я похлопал ее по щекам, встряхнул еще раз. Она открыла свои серые, словно облака, глаза. Как только ее взгляд сфокусировался на мне, они распахнулись еще шире. Грэйс заплакала, потом вырвала. Она умоляла меня отвезти ее в больницу. Что я мог сделать? Я думал, у нее алкогольное отравление или вроде того. Но Грэйс сообщила, что ее изнасиловали, после чего все посмотрели на меня, будто это сделал я.

– Зак, – сказала она.

Меня чуть на изнанку не вывернуло. Быть не может. Это просто невозможно. Но доктора позвонили в полицию и ее родителям. Папа Грэйс примчался с какой-то трофейной женой. Потом приехала ее мама, и они втроем принялись кричать и рыдать, пока Грэйс осматривали, ища доказательства.

Я позвонил Заку.

– Что она сказала? Фигня, чувак. Она сама ко мне подкатила. Она была абсолютно согласна.