Некоронованные короли Америки - [15]

Рокфеллеры, к примеру, держат значительную часть своих богатств в так называемых благотворительных фондах, которые по американским законам не подлежат налогообложению. Такой же трюк применил и старый Форд, чтобы без выплаты налога на наследство передать свои капиталы сыну и трем внукам. Моргановские юристы используют другой прием. Они формально дробят компании на множество дочерних предприятий, нагромождая весьма сложную систему подчинения и переплетающихся интересов, маскируя связи компаний с моргановскими банками, запутывая таким образом налоговое ведомство.

Если Рокфеллеры придают огромное значение рекламной шумихе, считая необходимым всячески превозносить свою филантропическую деятельность, создавать у американской общественности — притом, надо признать, небезуспешно — впечатление, что именно филантропия и благотворительность являются ныне главной сферой их забот и интересов, то Морганы прибегают к другой форме камуфляжа: они пытаются спрятать свое могущество от глаз общественности — «уходят в подполье». Всерьез говорить о том, что они перестали играть одну из решающих ролей в экономической и; политической жизни США — значит поддаваться на эту моргановскую удочку.

Попытка спрятать свое состояние весьма характерна для многих миллиардеров середины XX века. Так безопаснее. Неровен час, можно лишиться богатств, как лишились их все пауки-кровососы в странах, где народ взял судьбу в собственные руки.

Морганы в этом отношении не одиноки. Они, как и другие тузы современного империализма, боятся будущего, боятся своих соотечественников. Характеризуя этот процесс, один из виднейших современных буржуазных экономистов, американец Дж. Голбрейгг, пишет: «Американские богачи издавна обладали удивительным чувством страха перед экспроприацией. Это страх объясняет, почему они рассматривали даже самые слабые реформы, как предвестников революции. Депрессия и особенно «Новый куре» еще больше напугали богачей. Одним из последствий было временное самоограничение личных расходов. Расходы на чисто показные мероприятия, в особенности на дома, яхты и женщин, стали считаться опасными, побуждающими массы к насилию… С уменьшением этой показухи в ее наиболее вульгарных формах богатство и, стало быть, неравенство уже не рекламировались столь скандально, как прежде. Поэтому и богатство и неравенство стали менее заметными и менее вызывающими негодование. В свое время богачи сами помогли сделать неравенство острой проблемой. Теперь они отказались от этого».

Что касается «самоограничений» миллиардеров, то здесь Дж. Голбрейт, мягко говоря, заблуждается. И дома, и женщины, и яхты — все это не в меньших, а в значительно больших масштабах существует и ныне. Но сейчас это очень редко выставляется напоказ.

Сам факт попыток Морганов «уйти в подполье» весьма симптоматичен. Он свидетельствует, что наиболее ловкие представители монополистического капитала считают нужным использовать новые методы, маневрировать, считаться с настроениями общественности.

Итак, один из главных «секретов», которому обязаны своим возникновением моргановские миллиарды, — тесная связь с военным бизнесом. Так было в прошлом веке, так обстоят дела и сейчас. И тем не менее здесь ныне не все столь уж просто, как это может показаться на первый взгляд.

…Разговор продолжался уже больше двух часов. Мои собеседники, удобно расположившиеся в низких креслах в большой комнате, обставленной дорогой старинной мебелью, резко контрастировавшей с заполнившим всю Америку крикливым модерном, явно не торопились завершить беседу, хотя она происходила в разгар делового дня. И уже одно это было необычным. Ведь передо мной находились два крупных предпринимателя: один — промышленник из Кливленда, другой — влиятельный уолл-стритский финансист, заметная фигура в моргановских банках. А известно, что американские бизнесмены меньше всего расположены к неторопливым беседам.

Не потому, конечно, что все они эдакие счетно-решающие машины в облике людей, без человеческих слабостей, какими их иногда рисует подхалимствующая пресса, а потому, что они рабы лихорадочного темпа. Того темпа, который ощущаешь прямо-таки физически, когда, стоя на галерее в главном зале фондовой биржи (расположенной, кстати сказать, рядом с моргановской штаб-квартирой на Уолл-стрите), глядишь на большой экран, где непрерывно бегут, стремительно вытесняя одна другую, черные строчки биржевых котировок. Сменяются названия компаний и фирм, цифры стоимости их акций, нервно и неритмично бьется пульс американской экономики. И если стоимость акций одной компании на мерцающем биржевом экране вдруг поползла вверх, принося барыш их держателям, то чаще всего это происходит за счет другой компании, акции которой тут же падают вниз, унося доллары из кармана тех, кому принадлежат обесценившиеся бумаги, а для мелких держателей оборачиваясь разорением, потерей средств, которые копились всю жизнь, нищетой…

Нет, не располагает обстановка, в которой живет бизнесмен, к неторопливым беседам.

И когда я, пройдя через вестибюль (нечто среднее между королевскими хоромами и картинкой рекламного проспекта) отеля «Региз» (само по себе местоположение отеля в одном из наиболее шикарных районов Нью-Йорка, на углу Пятой авеню и Пятьдесят пятой стрит, — свидетельство наивысшей деловой респектабельности его обитателей), поднялся в номер, где меня ждали, то не предполагал, что беседа будет столь продолжительной.