Неизвестный Юлиан Семёнов. Разоблачение - [13]

В Буэнос-Айрес мы прилетели под утро. Сверху город казался громадной огнедышащей жаровней. На пустынных проспектах, которые укладывались по громадным линиям голубых фонарей, нет-нет да и проползали белые осторожные светлячки автомобильных фар, которые ощупывали туманную дорогу...

В аэропорту было пусто, прохладно, сердито урчали кондиционеры. Мой спутник, который почему-то был убежден, что я швед, лечу из Стокгольма, пожелал мне приятного вояжа в Сантьяго.

— И не верьте вы писакам, — заключил он, — ради заработка они предадут еще до того, как прокричит петух. Гитлер допустил много ошибок, он был излишне жесток, но смешно отрицать тот факт, что он был личностью... А это так редкостно в наш век.

Хрипловатый со сна голосок дикторши объявил:

—Доктора Вилли Шауренбаха около второго подъезда дожидается Алоиз Менгеле. Повторяю: синьор Шауренбах, около второго подъезда дожидается Алоиз Менгеле. Повторяю: синьор Шауренбах, около второго подъезда вас ждет синьор Алоиз Менгеле.

Я увидел, как мой спутник подхватил дорожную сумку «Люфтганзы» и побежал ко второму подъезду. Друзья потом рассказывали мне, что Алоиз Менгеле, коммерсант, брат Иозефа Менгеле, живет в Аргентине и много путешествует и по Европе и по Америке.

«Известия»

Панама, 1984 год

В самолете, что следовал из Лимы в милую моему сердцу Гавану, сосед — пожилой уже француз из Марселя (работает по части бизнеса на строительстве дорог и мостов в сельве) — отстегнул привязной ремень, когда погасло табло и мощный «Боинг», поднявшись в ночь, прорезал облака и нам открылись звезды, усмешливо спросил меня:

—Знаете анекдот про то, в какой из стран этого континента нельзя совершить государственный переворот?

—Не знаю, — ответил я.

—В Соединенных Штатах, — ответил он, явно ожидая моей реакции.

Во всем есть свои правила, в том, как рассказывать анекдоты и слушать их, — тоже, поэтому я спросил:

—Почему?

—Потому что там нет американского посольства.

Думаю, этот анекдот останется жить, поскольку он отнюдь не од­нодневен, — в этом я убедился, приехав в Панаму. Приехал я сюда «на перекладных», на машинах и автобусах, через равнины Никарагуа и красные горы Коста-Рики — в поисках возможной дороги Штирлица; роман, материал к которому я сейчас заканчиваю собирать, называется «Экспансия» и посвящен событиям в Латинской Америке в конце 40-х годов, когда Белый дом спланировал новую операцию против своих южных соседей, используя на этот раз козырные карты холодной войны, — «руку Москвы» и безграмотный, смахивающий на истерику антикоммунизм.

Я приехал в страну Омара Торрихоса, одного из легендарных лидеров, возглавившего борьбу своего народа за Панамский канал, в дни традиционного праздника — карнавала, когда все заботы отходят на задний план, а главная задача дня — нарядиться в такую одежду и так загримировать лицо, чтобы никто ни при каких условиях не признал тебя, да еще вдоволь пообливать водою из ведер, стаканов и кастрюль всех, кого только можно, — машину, проходящую по шоссе, соседа, любимую, всадника, младенца, девушку; главная же задача ночи — до упаду натанцеваться за весь год: города и маленькие деревушки в сельве не спят до утра; гремят барабаны, горделиво в белых длинных платьях шествуют королевы карнавала, избранные большинством народа; страдальчески-пронзительно ноют флейты, на всех улицах сверкает иллюминация — гулять так гулять, никто не имеет права на сон, все обязаны веселиться, как же иначе — карнавал!

И идут процессии ряженых по красивым новым проспектам столицы, танцуют на маленьких, темных, узких трущобных улочках Панамы старой, построенной еще испанцами, идут с песнями весело, а на них смотрят с портретов на стенах домов и заборов кандидаты в президенты; выборы должны состояться в мае 1984 года, страна готовится к ним подспудно и напряженно.

...Мончи Торрихос, брат выдающегося лидера, — один из наиболее известных людей в стране, много лет работавший на дипломатическом поприще. Политик и журналист, он четко формулирует ситуацию, сложившуюся после того, как были назначены новые выборы.

— Я не стану вдаваться в обсуждение всех названных кандидатов, — говорит он мне, — я хочу лишь зафиксировать твое внимание на личности лидера оппозиции восьмидесятидвухлетнего Арнульфо Ариасе, который уже был президентом нашей страны, и на тенденции, которую бы хотелось понять в выступлениях Николаса Ардито Барлетты, выдвинутого избирательным блоком во главе с правящей ныне Революционно-демократической партией. Ты поймешь, отчего я называю Ариаса личностью, а у Барлетты ищу тенденцию, если познакомишься с фактами истории. А они таковы, что Ариас просто-напросто фашист, установивший связи с гитлеровцами еще в тридцатых годах, перенявший их социальную демагогию, ставящий на безграмотность, темноту и отсталость, ищущий опору среди люмпен-пролетариата и мелкой буржуазии. В стране, видимо, будут голосовать что-то около восьмисот тысяч человек. Причем из них двести тысяч — безработные. К ним-то и обращается в первую очередь Ариас (вернее сказать, не он, а те, кто его окружает). Апеллирует он и к тем, кто работает в сфере услуг, а это в основном — мелкая буржуазия; обращается к бездомным и безработным с фанатичными истерическими проповедями, именно так, как учил фюрер, — безответственные, однако весьма красивые слова о «счастливом будущем» («если я стану президентом, то все изменится»), хотя у него нет никакий реальной программы для улучшения экономического положения трудящихся.