Неизвестный Троцкий (Илья Троцкий, Иван Бунин и эмиграция первой волны) - [47]
В другом месте>174 И.М. Троцкий, вспоминая колоритную картину берлинской салонной жизни 1910-х, описывает вечера в доме знаменитого музыканта и дирижера Сергея Кусевицкого. Он рассказывает, как на знаменитых «четвергах» в берлинском особняке четы Кусевицких Осип Дымов потешал гостей и самих хозяев:
Сколько смеха и неподдельного веселья вносил он в эти вечера своим брызжущим юмором и даром имитатора! Как неподражаемо хорошо имитировал он Шаляпина, Собинова, Рейнгардта, художника Клевера, скульптора Судьбинина... Даже строгий Рахманинов или замкнутый Артур Никиш не могли удержаться от смеха.
Как литератор Дымов был на редкость плодовит, и, как отмечалось выше, повсеместно востребован. Он сотрудничал в таких значительных журналах, как «Театр и искусство» (его издатель и редактор Александр Кугель — крупнейший знаток русской сцены, эксперт и один из самых авторитетных русских театральных критиков первой трети XX в., — во многом способствовал становлению литературной карьеры молодого писателя), «Сигнал», «Сатирикон», «Аполлон», в газете «Русское слово», его пьесы и ставили на сцене московского Суворинского (иначе: Малого) театра, петербургского Нового драматического театра, в московском театре К. Н. Незлобина... Одновременно еще больший успех сопутствовал Дымову-драматургу за рубежом. Так, его самая знаменитая пьеса «Ню» впервые была показана на немецкой сцене: ее премьера состоялась 17 марта 1908 г. в берлинском камерном театре «Каммершпиле» (Kammerspiele), главным режиссером которого был знаменитый реформатор театрального искусства Макс Рейнгардт.
И. Троцкий впоследствии вспоминал, что эта постановка:
имела ошеломляющий успех. Немецкая критика безоговорочно и единодушно одобрила удачный выбор Рейнгарда, не скупясь на похвалы режиссеру и автору пьесы. Ню с легкой руки Рейнгарда обошла все германские и австрийские сцены.
Заинтересовались и скандинавцы драматическим творчеством Дымова. Георг Брандес <дал> очень лестный отзыв о писательском даровании Дымова.
— Из этого молодого человека выйдет толк! — пророчествовал Нестор скандинавской критики, не страдавший склонностью к похвалам>175.
Став успешным литератором, Осип Дымов, тем не менее, постоянно сталкивался на этом поприще с неприятием своей личности со стороны кондовых русских почвенников. Его обвиняли — и не без основания — в «европеизме», стремлении следовать за европейской модой, в протаскивании стилистики венского модерна на русскую сцену и других «непатриотических» грехах. Нельзя не отметить, что в начале XX в. даже, казалось бы, вполне «приличные» русские литераторы выказывали явное недовольство по поводу вхождения большого количества евреев в русскую литературу, да и вообще их «засильем» в культурной жизни «Серебряного века».
Рациональные мотивы «юдобоязни» русских литераторов «Серебряного века» вполне поддаются критическому анализу. Основной посыл «почвенников», выступавших против появления евреев на русской культурной сцене в начале XX в., это двуязычие евреев, и, как следствие, неорганическое, поверхностное владение русским языком.
В этом отношении показательно высказывание Зинаиды Гиппиус середины 1890-х об Акиме Волынском:
Я протестовала даже не столько против его тем или его мнений, сколько... против невозможного русского языка, которым он писал. <...> Вначале я была так наивна, что раз искренне стала его жалеть: сказала, что евреям очень трудно писать, не имея своего собственного, родного языка. А писать действительно литературно можно только на одном, и вот этом именно, внутренне родном языке. ... Но этот язык, даже в тех случаях, когда страна — данная — их «родина», то есть где они родились, — им не «родной», не «отечественный», ибо у них «родина» не совпадает с «отечеством», которого у евреев — нет. ... Все это я ему высказала совершенно просто, в начале наших добрых отношений, повторяю — с наивностью, без всякого антисемитизма... И была испугана его возмущенным протестом. ... Кстати, об антисемитизме. В том кругу русской интеллигенции, где мы жили, да и во всех кругах, более нам далеких, — его просто не было>176.
Характерно, что о своем приятеле, тоже двуязычном поэте-символисте Юргисе Балтрушайтисе, Гиппиус в таком контексте никогда не упоминала.
Итак, в исторической ретроспективе эксцессы юдобоязни со стороны русских писателей, опасавшихся конкуренции со стороны бойких еврейских авторов, понятны и на европейском фоне не оригинальны. И хотя в целом буйная еврейская литературная поросль конкурировать на равных с маститыми русскими писателями не могла, именно из ее среды вышли на первые роли Осип Мандельштам и Борис Пастернак.
Единственной литературной сценой, на которой евреи, как казалось многим современникам, задавали тон, была газетная публицистика и литературно-художественная критика. Но и здесь среди дореволюционных публицистов первого ряда, к которым, кстати говоря, относился и О. Дымов, этнических евреев раз-два и обчелся.
Имелась только одна область литературы, где, действительно, очень успешно подвизались литераторы-евреи — сатира и юмор. А.И. Куприн писал в статье-некрологе Саше Черному: «Что и говорить, у нас было много талантливейших писателей, составляющих нашу национальную гордость, но юмор нам не давался. От ямщика до первого поэта мы все поем уныло»
