Неизвестный солдат - [33]

— Тююнеля!

Ответа не последовало. Карилуото подполз к нему и убедился, что он мертв. В это мгновение пуля пробила ему фуражку.

— Рекомаа, принимайте второе отделение!

Рекомаа, близкий друг Тююнели, целился из винтовки. Мушка расплывалась у него перед глазами — их разъедали слезы и пот. Он пробормотал себе под нос:

— Пример, пример. Вот Тююнеля и подал пример. — В голосе его слезы смешались с ненавистью к Карилуото.

Они проползли еще несколько метров, но смерть Тююнели парализовала всех.

— Меня ранило! — Один солдат развернулся и пополз назад. — Санитары!

Минуту спустя другого солдата прошили девятнадцать пуль. Их сосчитали позже, уже на перевязочном пункте.

После фуражки у Карилуото продырявило кобуру пистолета. Постоянное напряжение вымотало его, но он не сдавался. Когда взвод поравнялся с ним, он снова двинулся вперед. Уккола, тот самый солдат, который вчера первый побежал за ним, теперь снова был рядом. Они бросили каждый по гранате, но так как бросали лежа, гранаты не достигали цели. Противник ответил им четырьмя или пятью гранатами, которые тоже упали далеко от них.

Карилуото услышал, как кто-то позвал его по имени. Позади него лежал Аутио. Он подполз к нему.

— Ты не можешь продвинуться дальше?

— Уже все перепробовал.

В голосе Карилуото не слышалось виноватых ноток, в нем звучала скорее безнадежная злоба. Он хотел было сплюнуть, но слюны не было — лишь крохотная капля засыхала у него на губе. Во рту пересохло. Он вытер губы рукавом кителя, и ему попала в рот раздавленная горькая гусеница.

— Трое людей и лучший командир отделения убиты. Завал минирован, и на нас изливается просто дождь свинца. Весь взвод погибнет… Но если ты считаешь… Я лично готов…

— Нет, нет, что ты… Весь батальон застрял. Во второй роте тяжелые потери… Убиты два командира взводов. У нас выбыл Лилиус: ему раздробило плечо. Я доложил обо всем командиру, но он приказал попытаться еще раз.

— После новой артиллерийской подготовки?

— Если мы отойдем и начнем снова, пропадет весь запал… Попробуй удержаться, уж я распишу твой подвиг, можешь на меня положиться… Если у тебя получится, сегодня будет твой великий день.

Аутио знал Карилуото, знал о его честолюбивых планах. Он понимал, какое значение имеют для него эти слова. Он понимал и то, что из командиров взводов Карилуото труднее всех признать свою слабость и сказать: «Я больше не могу».

— Я сделаю все, что в моих силах… Если только подниму своих людей.

— Попробуй. Это не приказ. Но было бы горько остаться ни с чем после всех этих потерь.

Аутио исчез, и Карилуото отполз обратно и занял место во главе своего взвода, который по-прежнему вел перестрелку с противником. Огонь несколько ослаб. Если бы перед атакой им сказали, что за целый час они продвинутся только на шестьдесят метров, они бы не поверили. Солдаты начали уставать. Их губы растрескались от жажды. Некоторые безучастно лежали, укрывшись за камнями.

Обложенный дерном вражеский дзот был теперь отчетливо виден. Его черные амбразуры, не переставая, выплевывали огонь. Слева от него располагался другой дзот. За ним линия укреплений делала изгиб — оттуда начиналась полоса наступления второй роты. Там из боевых порядков были уже отозваны солдаты в помощь санитарам. «Направление главного удара» потребовало больших жертв, командирам взводов пришлось туго, а двое из них были убиты. К тому же во втором взводе сразу вслед за командиром погиб его заместитель. Честолюбивый младший сержант после смерти командира вбил себе в голову, что он должен совершить геройский подвиг, который сразу прославит его, и со словами «Вперед, ребята!» кинулся вперед. Всего четыре шага успел он сделать в качестве командира взвода: пулеметная очередь разом пресекла его мечты о славе.

На перевязочном пункте роты лежали одиннадцать убитых и восемнадцать раненых, и ожидались еще поступления. Носилки были липкие от крови. Среди стонов и криков метался один санитарный унтер-офицер.

— Как я доставлю всех их в тыл? Скоро одна половина роты должна будет тащить на себе другую.

Санитары были измучены. Они ругались и кричали друг на друга:

— Заткнись!… Берись за носилки, черт побери, не то я тебе покажу!

III

Коскела с первым полувзводом почти все время боя бездействовал. Вступать в единоборство с пулеметами противника на такой дистанции было бессмысленно. Коскела понимал, что не стоило подставлять под огонь такую легкодоступную мишень, как пулемет, не подобравшись к дзоту поближе. Некоторые из его солдат радовались этому, другим было стыдно сидеть сложа руки в то время, когда пехота с таким ожесточением билась впереди. Ведь это был их первый настоящий бой, душа у солдат еще не заскорузла. Увидев, что пехотная цепь залегла перед дзотами, Коскела решил, что час настал.

Им впервые пришлось испытать, в каком незавидном положении находятся пулеметчики. «Хорошо вам: все сзади да сзади!» — говорили им иногда стрелки. Но за эту привилегию приходилось дорого платить, таская на себе тяжелое пулеметное снаряжение. С ним трудно было находить укрытие. Пулеметчики попробовали было тянуть вверх станины и стволы отдельно, но и это оказалось мучительно. Коскела отрядил пулемет Лахтинена под командой Хиетанена против одного дзота, а сам с пулеметом Лехто выступил против другого.