Неизвестный солдат - [128]

— Берегись! Дорога взята у них в вилку. Сразу за позициями минометчиков попадешь под артиллерийский обстрел.

Мякиля не отвечал, продолжая спокойно, глядя прямо перед собой, идти дальше. Он миновал позиции минометчиков и приблизился к простреливаемому противником месту — болотистой низине, куда надо было спуститься с довольно крутого пригорка. На вершине пригорка он остановился, чтобы дождаться перерыва в стрельбе. Снаряды прилетали попарно, с короткими паузами. Некоторое время после выстрела слышался булькающий свист, который прекращался за секунду до разрыва. Лошадь фыркала и дрожала, и Мякиля взял ее под уздцы. Интервалы между выстрелами постепенно удлинялись, и в конце концов наступило затишье; Мякиля решил, что батарея прекратила огонь, и вскочил в повозку. Но едва он достиг середины склона, как снова вокруг загрохотало. Впервые в жизни Мякиля ударил лошадь, и та галопом побежала вниз по склону. В каких-нибудь двадцати метрах перед ним снаряды подняли в воздух болотную землю, но вязкость почвы смягчила разрывы. Лошадь взвилась на дыбы, фыркнула и попятилась назад. Мякиля слез с повозки и снова взял лошадь под уздцы.

Следующая пара снарядов разорвалась чуть дальше. Лошадь фыркнула, сделала несколько мелких шагов и снова попыталась встать на дыбы. Мякиля похлопал ее по шее и стал успокаивать:

— Не бойся! Иди себе и иди! Люди ничего не могут нам сделать. Все во власти всевышнего.

Он разговаривал с лошадью, но на самом деле обращал эти слова к самому себе. Мякиля был совершенно спокоен, лишь глаза его, устремленные прямо перед собой, мигали при каждом взрыве, да еще он то и дело покашливал. Вновь послышался звук выстрела, но на этот раз свист снаряда был зловеще коротким и тихим. Мякиля успел еще увидеть, как на руки ему брызнула зеленая, цвета травы, лошадиная слюна, почувствовал слабое, шипящее колыхание воздуха, а потом прямо перед ним на дороге полыхнул огонь и появилась воронка. Его отбросило в сторону.

Лошадь упала, застряв в оглоблях. В котле с супом было пробито отверстие, повозка наклонилась вперед, и суп из пробоины полился на землю.

Лошадь подняла голову, попыталась встать на передние ноги и громко заржала от страха. Тряхнула несколько раз головой, затем обессиленно опустилась на землю.

Следующая пара снарядов забросала трупы болотной почвой.

IV

Пулеметчики сидели на краю своих окопов и ждали пищи. Они были молчаливы и недовольны. Несколько дней назад они заняли позиции вдоль этой речушки — бог весть в который уж раз. Необычным было лишь то, что противник так медлил, испытывая их стойкость. Как правило, он мгновенно пресекал любые их попытки где-нибудь зацепиться и вынуждал к дальнейшему отступлению. Небритые, грязные, с морщинами усталости и горечи на лицах, они сидели, молча уставясь в землю. Время от времени о ствол дерева щелкала пуля и слышался рокот тапка по ту сторону речушки. Издали доносился гул бомбежки — звук, который теперь почти никогда не умолкал.

Их мучил голод. Два дня назад Рахикайнен притащил невероятное количество продуктов, снятых с разбитого грузовика, но радость пулеметчиков была недолгой: они не могли отказать солдатам из других частей, приходившим с протянутой рукой: «Дайте и нам немножко… Мы уже два дня ничего не ели». Братство по оружию и любовь к ближнему у этих изможденных и ожесточенных людей ценились еще ниже, чем акции тех кругов, которые ратовали за спасение общества, основанного на законности, которому теперь якобы угрожает гибель. Однако, что такое голод, эти люди знали хорошо и делились последним.

Мякилю нашли солдаты противотанковой бригады, тащившие на передний край пушку взамен разбитой. По номеру на котле они узнали, кому предназначался суп, и привезли его во взвод. Солдаты были до того голодны, что смерть Мякили казалась им чем-то второстепенным по сравнению с отсутствием кухни.

— Как был скряга при жизни, так и после смерти им остался, — бурчали они.

Все же каждый получил по черпаку супа. Они накрошили в котелки хлеба, которого у них оставалось совсем мало, и старались есть медленно, как будто пищи от этого могло прибавиться.

Рахикайнен все же произнес благодарственную речь в память о Мякиле.

— Что ни говори, у него хватило смелости повыбрасывать с подвод все господское барахло и оставить его в лесу, в том числе иконы, собранные командиром первого взвода. Должно быть, порядочный осел этот командир, раз возил с собой хлам, который гроша ломаного не стоит…

— И получше вещи выкидывали. Мне рассказывали, целые машины пшеничной муки опрокидывали в озеро. Я всегда говорил: они воображали, что мы останемся здесь навечно. Тащили с собой на фронт кучу всякого барахла даже тогда, когда уже ясно было, что пора подумать об отступлении.

Рокка и Суси Тассу ели из одного котелка: в последнем бою Суси Тассу был вынужден оставить свое имущество противнику.

— Я тебе всегда говорил: носи свои пожитки на горбу, сказал Рокка.

Обычно солдаты по сигналу тревоги тотчас вскидывали вещмешки на спину — обстоятельство, отчетливо показывающее, как они оценивали свои возможности, а также свой боевой дух. Ванхала даже придумал для вещмешку новое название: ранец-паниканец.