Неизвестный Дзержинский: Факты и вымыслы - [51]

Он был снедаем изнутри непомерным честолюбием, необыкновенным стремлением к власти и контролю над окружающими. Будучи от природы наделен огромной жизненной энергией, он находился в постоянном напряжении и был неспособен к тихим радостям. Он был ни на кого не похож, всегда сам по себе, всегда верен своей единственной Мадонне — Партии, которой он молился и служил.

По семейному преданию, поведанному мне Орса-Койдановской, Феликс родился недоношенным. Это был седьмой ребенок в семье, нельзя сказать, что его ждали с нетерпением. Пана Эдмунда больше волновало состояние здоровья жены.

— Тебе надо ехать к маме! — беспокоился Эдмунд. — Ведь совсем мало осталось времени!

— Рано еще. Не волнуйся, ведь это у меня седьмой ребенок, я справлюсь. Главное, не простудить малыша, как тех двух — умерших, — печально отвечала Хелена.

К вечеру пани Хелена очень уставала, хотелось лечь, отдохнуть, а надо заботиться об ужине — накормить Эдмунда и детей. Занятая делом, Хелена не заметила открытый люк погреба и соскользнула в пустоту…

— Хеля! Хелена! Что с тобой? — в отчаянии звал ее Эдмунд.

Но ответить Хелена была не в состоянии, потеряла сознание. Пани Хелену подняли из погреба, заботливо уложили в постель, напоили мятой.

— Мне совсем хорошо, — успокаивала она Эдмунда. А ночью начались роды. Ребенок громким голосом заявил о своем появлении на свет — здоровый и сильный мальчик, да еще в «рубашечке».

— Счастливый! — сказала пани Хелена, и улыбка осветила ее измученное лицо. — Счастливый! Сынок мой — Феликс.

«Феликс» — значит счастливый, таково значение этого имени. А еще оно напоминает о бессмертной птице Фениксе, вновь и вновь возрождающейся из пепла.

Две женщины изначально управляли Феликсом — мать, от которой он зависел, и сестра, любимая до безумия.

«Помнишь, — писал Феликс Альдоне, — как ты учила меня по-французски и раз несправедливо хотела поставить меня в угол? Помню эту сцену, как сегодня! Тебе показалось, что я перевернул листы и какое-то слово списал. Из-за этого ты поставила меня в угол. Но я ни за что не хотел идти, потому что ты несправедливо меня обидела. Пришла мама и своей добротой убедила меня стать в угол».

Так две самые близкие женщины несправедливо поставили маленького Фелека в угол. Фелек не подчинился сестре, которую воспринимал как женщину. Фелек подчинился матери, которая была для него символом власти (именно она, а не рано умерший отец).

Этот момент очень важен для нас, если мы хотим понять динамику личности Дзержинского в целом и в особенности в той области, которая относится к бессознательному. Любовь и страх, влечение и несправедливое наказание, полученное от женщин, слились воедино в сознании Феликса. Его страхи и подавленная в раннем возрасте сексуальность имели роковые последствия для неисчислимого количества жертв железного инквизитора.

Не ищите Дзержиново, этот живописный уголок на карте Польши. Его там нет. Дзержиново находится на карте Белорусской Советской Республики. Да и не было Дзержиново никогда в настоящей Польше, это были «кресы» — окраины. Моя мама всегда отмечала, что «кресовые поляки» — не поляки вовсе, что истинная национальность людей с кресов требует своего исследования. И очень мудрого исследователя, потому что национальность на Родине Дзержинского всегда зависела от политической ситуации.

Условия для этого, что называется идеальные: сначала идеологи Речи Посполитой целое столетие им вдалбливали, что они «поляки малые», а кто особенно постарается, станет и полноценным. Затем, в 1772, 1793, 1795 годах, следовали одна за другой акции соседних держав, взявших на себя функции жандармов Европы, в ходе которых народ тоже сортировали, будто стадо овец. С 1842 года в официальных правительственных документах Российской империи присоединенные земли стали неким Северо-Западным краем, а после кровавой бани 1863–1864 годов было официально ликвидировано даже само «наречие» тутошнего народа. Так что знаменитому в будущем академику Евфимию Федоровичу Карскому недаром пришлось начинать свое подвижничество с памятной речи «О так называемых барбаризмах в русском языке». Он произнес её 21 августа 1886 года во Второй виленской гимназии. В гимназии, ибо университет в «крае» был давно закрыт, чтоб никаких «филоматов» и «филаретов» больше не появлялось (правда, эту заразу успел подхватить не только сын шляхтича из-под Ивенца Феликс Дзержинский). Все склонное к радикальному умствованию тщательно выпалывалось, как пырей на грядках, и препровождалось если не в охлаждающую горячие головы Сибирь, то во «внутренние» губернии империи, включая, впрочем, Казань и Туркестан, с тем дальновидным расчетом, что во втором-третьем поколении ссыльный элемент потеряет свою взрывчатость и ассимилируется. Взамен же в «край» исправно поставлялся тот самый кондовый российский чиновник. Это для поддержания на должном уровне идеи и сути самодержавия. В 1917 году этот элемент еще себя покажет. Для утверждения же остальных компонентов знаменитой триединой формулы благоденствия империи направлялись горластые и прожорливые молодые «батюшки». Вместе с чиновниками они, верховодя также и в церковно-приходских школах, усердствовали не только по части «православия и народности», но и по искоренению «барбаризмов» в наречии «тутошней» паствы, которая, казалось, уже и без того навеки запамятовала свое родовое имя.