Неизвестный Дзержинский: Факты и вымыслы - [45]

Дзержинский использовал обращенное на него внимание, чтобы произвести благоприятное впечатление. Эгоизм (или даже нарциссизм) был чертой характера Дзержинского, важной для понимания его жизни и деятельности. Феликс отдавал себе отчет о наличии этой черты, о чем свидетельствует запись в дневнике:

«Как досадно на самого себя за то, что всегда как бы невзначай хвалю самого себя». (1898).

Феликс еще ощущал на своей коже солнце Италии. Он видел, что Мушкат смотрит на него, как загипнотизированная. Феликс очаровывал своим рассказом не только слушателей, но и самого себя. И в атмосфере общей очарованности, в облике 28-летней Зоей он стал выявлять черты прекрасные, яркие, нездешние, обещающие наслаждение, до боли близкое и знакомое. Она напоминала Феликсу «холодную пани» — Юлию Гольдман.

Дзержинский попросил Мушкат помочь ему привести в порядок партийный архив. А уже прощаясь сказал ей:

— Спасибо! Я провел у вас чудесный вечер. Жаль только, что не оказалось рояля. Мне так хотелось послушать музыку. Помнишь, как тогда, у Ванды? Ты превосходно играла!

Когда Богдана пришла на следующий день к Дзержинскому, она застала его сидящим на полу среди разбросанных по всей комнате газет, журналов и брошюр.

— Полюбуйся, какой хаос оставил мне в наследство Збигнев. Я буду требовать привлечения его к партийной ответственности за преступное отношение к хранению партийного архива, — голос Юзефа дрожал от возмущения.

Богдана села на предложенный ей стул. Она очень устала. Юзеф жил за городом, в Лобзове, на улице Петра Расола, в доме № 13.

— Это квартира Даниеля Эльбаума, — пояснил Юзеф. — Ты должна его знать. Если не как Эльбаума, то как Вицека. Я поселился у него сразу же, как приехал из Берлина.

— Я знаю Эльбаума. После VI съезда СДКПиЛ он занимался связью между Главным правлением и организацией в Польше.

— Вот и прекрасно! Не можешь же ты не знать хозяина квартиры, куда будешь приходить ежедневно.

Богдана осмотрела комнату. Повсюду — на столе, полу, подоконниках и стульях — лежали различные издания СДКПиЛ, ППС-левицы и «революционной» фракции ППС, 1-го «Пролетариата» и ППС-«Пролетариата», издания РСДРП — большевиков и меньшевиков, а также эсеров и анархистов. Перед ней лежал богатейший архив литературы польских и русских революционных для того времени партий. Но в каком виде! Все было смешано и перепутано. Она только сейчас поняла, какая колоссальная работа ей предстоит.

— Прошу тебя, товарищ Чарна, разобрать всю эту свалку по наименованиям, годам и номерам, — говорил между тем Дзержинский.

Тон был сухой, официальный. Разговор шел о деле.

Никто и не догадывался, что Феликс все еще ощущал на своей коже солнце Италии, что в нем все еще жил азарт игрока, выигравшего в Монте-Карло 10 франков.

Вместе с Фиалковской Зося часто теперь гуляла в окрестностях Кракова. По воскресеньям они забирались куда-нибудь подальше: на Паненьские скалы, где было полно фиалок, или на Беляны и в Тынец, там в зарослях сирени утопали живописные руины монастыря, основанного еще Болеславом Храбрым. Попытки девушек увезти за город и Юзефа оканчивались обычно безрезультативно. Всегда находилась срочная работа, которую он никак не мог бросить. Лишь изредка по вечерам им удавалось вытащить его ненадолго на окраины самого Кракова, в парк Иордана или на Вавель.

Феликс просто боялся ехать с девушками за город. Но на этот раз это была не боязнь женщин, Феликс боялся за самого себя. Скитания по Европе, а особенно волшебный остров Капри изменили его. В сознании, размягченном солнцем Италии, стали возникать фантазии, где две девушки выступали не только в роли друзей по партии. Он боялся себя и своих фантазий.

Единственная ежедневная прогулка Юзефа заключалась в посещении Главного почтамта в Кракове. Он сам относил туда партийную корреспонденцию. Но что это была за прогулка! Всегда в спешке, по пыльным улицам, в жаре и духоте.

Тогда, чтобы чем-то восполнить его добросовестное отречение от загородных прогулок, Зося стала приносить Юзефу охапки полевых цветов. Как он радовался им и за неимением ваз развешивал по стенам.

С квартирой Эльбаума Юзефу все же пришлось расстаться. Приятный вид из окон был единственным ее достоинством. Во всех же других отношениях она была неудобна, близко болото, тучи малярийных комаров.

В мае 1910 года Юзеф переехал на улицу Коллонтая 4, квартира 8, поближе к вокзалу и почте. Туда же Мушкат перевезла свой архив. Квартира была во флигеле на втором этаже. На дверях табличка: «Пшегленд социал-демократичны». Две комнаты занимали Ганецкий и какие-то неизвестные Зосе товарищи, а в маленькой проходной кухоньке оборудовал свою спальню и рабочий кабинет секретарь Главного правления товарищ Юзеф. У стены кухни, выполнявшей функции «кабинета», стоял маленький письменный столик и этажерка с книгами, а «спальню» представлял коротенький диванчик, на котором, свернувшись калачиком и подложив под голову за неимением подушки газеты, спал Дзержинский. Но так как это была все же кухня, то обстановку дополняли табурет с тазом, ведро с водой и на плите примус с чайником.

Зато архив разместился теперь превосходно. Для него в одной из комнат вдоль всей стены сделали стеллажи и закрыли их ситцевыми занавесками. Совсем близко от «спальни» Феликса. Эта близость приятно волновала Зоею.