Неизвестный Дзержинский: Факты и вымыслы - [36]

В середине ноября 1909 года ссыльнопоселенец села Тасеевского скрылся в неизвестном направлении. Феликс бежал в Вильно к своей единственной, любимой Альдоне.

В Вильно по Полоцкой улице шел одинокий путник. Лицо его было скрыто высокой серой папахой, надвинутой на голову по самые брови, и поднятым воротником тулупа. У одного из домов путник остановился и внимательно осмотрелся — улица была пустынна. Он позвонил. Дверь открылась, и луна осветила женщину средних лет, с удивлением оглядывающую позднего гостя.

— Разве ты не узнаешь меня, Альдона? Впускай же скорей!

В следующую минуту с криком «Фелек!» Альдона кинулась обнимать брата.

Вошли в комнату. И Феликс перешел в объятия Станислава.

Всю ночь проговорил Феликс с сестрой и братом.

Утром Альдона послала своего младшего сынишку в аптеку за краской для волос.

— У меня появилось много седых волос, хочу их покрасить, — ответила она на вопросительный взгляд сына.

Тонио обернулся быстро. И тут ему пришлось еще раз удивиться: мама вместо своих начала красить волосы дяде Феликсу.

— У дяди тоже много седых волос, — сказала мама, улыбаясь, — но ты, Тонио, уже большой и не должен никому об этом говорить.

Работа еще не была окончена, когда раздался резкий звонок. Так могли звонить только чужие. Станислав проверил черный ход — свободно! И Тонио увел дядю к реке, не забыв захватить и краску. Все это не заняло и минуты. И потому не успел звонок повториться, как Альдона уже открывала дверь.

В дом ворвались жандармы.

— Нам известно, что у вас скрывается ваш брат Дзержинский Феликс Эдмундович. Покажите, где он? — потребовал офицер.

— Как он мог здесь оказаться, когда я только вчера получила от него письмо из Сибири, — сказала Альдона, протягивая конверт.

Офицер посмотрел на штемпель и сунул письмо в карман. Жандармы осмотрели дом, разумеется, никого не нашли и удалились.

К ночи Дзержинский покинул Вильно.

Станислав и Альдона были напуганы вторжением жандармов и рады, что Феликсу удалось на этот раз избежать ареста. Но больше всех был доволен Тонио. Его прямо-таки распирало от гордости. Не всякому мальчишке доведется спасать от жандармов своего дядю! Жаль только, что никому нельзя об этом рассказать.

В конце декабря 1909 года Дзержинский благополучно добрался до Берлина. И там узнал, что его тюремный дневник обогнал хозяина. По решению Главного правления в «Пшегленде» уже началась публикация дневника. Дневник остался в Берлине, а его автор направился в Италию — страну детской мечты.

Феликс в Вечном городе. Он счастлив Римом. Молодой революционер движется по галереям Ватикана. В нишах белые скульптурные фигуры и бюсты… В одной из галерей посчастливилось идти вдоль стены с настежь распахнутыми окнами, выходившими в папские сады. Боже! Что за сады! Тишиной и прохладой дышат зеленые лужайки, великолепны деревья, вековые и мудрые, чего только не повидавшие пинии, сосны, кипарисы, оливы, журчат фонтаны, порхают птицы райского обличья, и — ни единого человека на бархатистых лужайках! Ах, туда бы! В тень, в зелень! В прохладу!

В Риме Дзержинский ел спагетти, пил белое вино, любовался куполом Святого Петра. Но Вечный город со своими святынями не мог помочь Феликсу обрести утраченную веру. Душа была продана дьяволу. В Сикстинской копелле, закинув голову, он рассматривал «Страшный суд». Затекла шея.

Сюда, в Италию, Дзержинского направила партия. Как восемь лет назад, после побега из Верхоленска, так и сейчас Роза Люксембург настояла на отдыхе и лечении. А Мархлевский сказал:

— Поезжайте-ка, Феликс, на Капри. Лучшего зимнего курорта для легочных больных в Европе не найдете; не зря же Горький там обосновался.

Вот так и оказался Феликс Дзержинский на вилле у Алексея Максимовича Горького.

Горький встретил гостя ласково. Его приезду он не удивился — видимо, о предстоящем визите Дзержинского на вилле «Спинола» уже знали. И ждали его.

Горький широким жестом пригласил Дзержинского войти в дом.

Кабинет писателя был весь заставлен полками с книгами. На большом столе лежали груды своих и чужих рукописей.

И Горький принялся подробно расспрашивать Дзержинского о его работе в подполье, об арестах и тюрьмах. Особенно его интересовали побеги. («Прямо роман. Садись да пиши…») Узнав, что в Варшавской цитадели Дзержинский вел дневник и что этот дневник опубликован в «Пшегленде», Алексей Максимович сказал:

— Обязательно попрошу Мархлевского прислать мне. Жаль, нет русского перевода.

Они проговорили несколько часов и расстались весьма довольные друг другом.

— Заходите ко мне почаще, не стесняйтесь, — напутствовал радушный хозяин своего нового знакомого.

Дзержинский снял комнату в недорогом пансионе недалеко от виллы «Спинола». С этого дня все три недели пребывания Дзержинского на Капри он почти ежедневно встречался с Горьким.

По утрам в распахнутое окно Феликс смотрел на вечнозеленые деревья и кустарники, растущие вокруг пансиона, вдыхал полной грудью воздух, пропитанный запахом моря, и к нему приходило состояние тихого блаженства. После сырых и мрачных казематов Варшавской цитадели и мытарств по вонючим этапам ему казалось, что он попал в настоящий райский уголок.