Неизвестный Дзержинский: Факты и вымыслы - [31]

Письмо было скатано в папироску, которую следовало обронить у входа в суд, когда создастся обычная в таких случаях толчея. В письме Дзержинский обращался к «сестре».

«Дорогая, когда я последний раз тебя видел, ты обещала узнать все, что можно о толстяке (Г. С. — так Дзержинский называл Азефа). Судьба нашего толстого любимца так тревожит меня! Ведь его невинные шалости могут принести беду десяткам окружающих его юношей… Не пугай его, не вздумай говорить с ним, взывая к здравому смыслу: шалуны (Г. С. — провокаторы), ступив раз на стезю забубенной жизни, вспять вернуться не могут. Если бы ты написала мне что-то о нем, я бы, возможно посоветовавшись с соседями по несчастью, людьми высоко интеллигентными и многознающими, мог дать тебе какой-то совет даже из этого ужасного, сырого, уничтожающего человека каземата… Думаю, что ты уже получила ответ от Владека (Г. С. — Владек — Владимир Бурцев, охотник за провокаторами), он подобен лекарю, знает исток и пересеченность всех недугов. Можешь сослаться на меня, хотя, думаю, моя фамилия ему не очень-то понравится, ибо он всегда враждовал с моими друзьями…

Пошли ему фотографию дяди Герасима (Г. С.-Герасимов — начальник Петербургской охраны), нашего кучера. Я бы тоже хотел получить фотографию дяди Герасима, чтобы затем отправить ее Анджею (Г. С. — А. Турганинов — бывший чиновник царской охраны, перешедший во вражеский лагерь).

И пожалуйста, не страшись за меня. Несмотря на ужасные условия в Десятом павильоне, я чувствую себя неплохо, ибо знаю, что обвинять меня не в чем. Судить за идею? Возможно ли такое в двадцатом веке?! Хотя в нашей империи возможно все. Но это ненадолго. Все трещит и рушится, дни террора сочтены, так или иначе. Мысль бессмертна — в отличие от плоти.

Целую тебя моя бесценная сестрица, целуй братьев и деток.

Береги себя, мой верный и нежный друг. Ты всегда в моем сердце.

Твой Юзеф

Не надо быть великим философом, чтобы понять что письмо это адресовано не Альдоне, а друзьям по партии. Письма к любимой сестре Альдоне Феликс не подписывал кличкой.

Разоблачил Азефа Бурцев, правдоискатель, охотник за шпионами и провокаторами.

В мае 1908 года Владимир Львович Бурцев, редактор журнала «Былое», заявил центральному комитету партии эсеров, что имеет основание подозревать Азефа в провокации.

Такое же заявление, по его словам, было им сделано еще осенью 1907 года П. П. Крафту и членам северного летучего боевого отряда Карлу Траубергу и Кальвино-Лебединцеву.

Одновременно с этим Бурцев сообщил о своих подозрениях еще нескольким товарищам — членам партии социалистов-революционеров.

Об Азефе уже давно ходили недобрые слухи.

Еще в 1902 году, когда Азеф работал в Петербурге, партийный пропагандист студент Крестьянинов обвинил его в провокации. Обвинение было рассмотрено судом чести, членами которого были писатели Пешеходов, Анненский и Гуковский. Суд признал обвинение несостоятельным и отпустил Азефа с извинениями.

Слухи не прекратились. В августе 1905 г. в центральный комитет было доставлено упомянутое уже мною однажды анонимное письмо. Оно содержало указание на провокаторскую роль Азефа.

Азеф состоял членом партии с самого ее основания. Он знал о покушении на харьковского губернатора князя Оболенского (1902 г.) и принимал участие в приготовлениях к убийству уфимского губернатора Богдановича (1903 г.). Он руководил с осени 1903 г. боевой организацией и в равной степени участвовал в следующих террористических актах: в убийстве министра внутренних дел Плеве, в убийстве великого князя Сергея Александровича, в покушении на петербургского генерал-губернатора Трепова, в покушении на киевского губернатора Клейгельса, в покушении на нижегородского губернатора барона Унтербергера, в покушении на московского губернатора адмирала Дубасова, в покушении на офицеров Семеновского полка генерала Мина и полковника Римана, в покушении на заведующего политическим розыском Рачковского, в убийстве Георгия Гапона и в трех покушениях на царя.

Лидер партии эсеров Борис Савинков вспоминал:

«Азеф уехал на юг Франции. Я предложил Бурцеву ознакомить меня с содержанием обвинений и выслушать биографию Азефа. Бурцев охотно согласился на это. Он рассказал мне следующее.

В 1906 году к нему в Петербург, в контору редакции журнала «Былое», явился чиновник особых поручений при варшавском охранном отделении М. Е. Бакай. Бакай сперва предложил Бурцеву некоторые секретные документы для напечатания, а затем указал ему приметы и имена ряда секретных полицейских сотрудников в польской социалистической партии. Этими разоблачениями Бакай приобрел доверие Бурцева. О партии социалистов-революционеров Бакай сообщил следующее:

«Пользуясь совершенно секретными сведениями департамента полиции, я имею возможность констатировать, что главнейшие обыски и аресты среди революционеров, произведенные в течение последних двух лет, явились почти исключительно результатом «агентурных сведений», т. е. провокации. Аресты Штифтаря, Гронского, участников готовившейся экспроприации у Биржевского моста, аресты в типографии «Мысль» Венедиктовой и Мамаевой в Кронштадте, участников готовившегося заговора на цареубийство в 1907 году, поголовный арест оппозиционной фракции соц. — револю-ционеров в Москве, аресты в Финляндии северной летучки (Карла и др.), а также обнаружение готовящегося покушения на Щегловитова (арест Лебединцева, Распутиной и др.), — все это случилось благодаря провокации, и искать причины этих провалов вне ее бесполезно.