Неизвестные Стругацкие. От «Отеля...» до «За миллиард лет...»: черновики, рукописи, варианты - [2]

Первая встреча с любимым писателем всегда пугает. Невольно, высоко почитая его творчество, читатель начинает идеализировать и самого писателя, а при встрече великий образ диссонирует с реальным человеком, и читатель часто разочаровывается. Я об этом неоднократно читала и поэтому, идя на первую встречу с мэтром, более всего боялась разочарования. Однако же вид «живого» писателя превзошел все мои ожидания.

Рост у меня, вообще-то, немаленький, я отношусь к разряду так называемых «крупных женщин», привыкла, что собеседники обычно моего роста, чуть выше, чуть ниже. Однако же почти двухметровый АН, с великолепной седой гривой, с мягким раскатистым голосом, с великосветскими манерами обаял меня мгновенно, и только уже много позже, прослушивая не в первый раз беседу с мэтром, я поняла, что во время всего разговора он надо мною, да и над другими, часто подтрунивал, ловил на неточном слове или определении… (Беседа с мэтром — основные ее моменты — представлена в Приложении в конце книги.) Вопросы задавались общие и частные, конкретные и философские. Вместо разрешенного часа беседа длилась почти три часа, и уходили мы оттуда окрыленные и вдохновленные… С надеждой на дальнейшие встречи.

Но, увы, немногим более года прошло, и группе «Людены» снова пришлось собраться в Москве, теперь уже совсем с другими чувствами — провожать АНа в последний путь.

Прошедший год для группы «Людены» действительно был полон вдохновения, энтузиазма и радости. Зимой на первом «Интерпрессконе» группа впервые встретилась с БНом (многие встречались с ним и раньше, но как группа — впервые). Весной прошли первые Стругацкие чтения, тогда еще не вполне удачные — подкачала организация этого мероприятия: то ли оно будет, то ли нет, некоторые то брали, то сдавали билеты… Но Стругацкие чтения состоялись. Потом была уже вторая встреча на «Аэлите» в Свердловске. Начали выходить «Понедельники» Борисова… Эх, Интернета не было тогда! Но зато была почта и была телефонная связь. И писались многочисленные письма по разным адресам — с интересными находками, идеями, с мучающими вопросами. «Людены» перезванивались: изредка, но все же так приятно было услышать голоса единомышленников, тех, кто так тебя понимает в твоем «сумасшествии» (по оценке окружающих).

Алексей Керзин из Москвы звонил регулярно — раз в месяц, иногда — чаще. С каким-то вопросом или просто узнать, как дела. Позвонил он мне и на этот раз — сначала домой, затем, потому что не отвечала, — на работу. А на работе (в Центральной Харцызской библиотеке — тогда я работала там и жила в небольшом городе Донецкой области, Харцызске) в то время как раз проходило очередное заседание клуба любителей фантастики, на котором присутствовали и представители КЛФ двух других городов. Алексей кратко сообщил печальную новость и о том, что подробности неизвестны, и попросил передать это известие Виктору Курильскому, ибо он к нему не может дозвониться. Заседание, конечно, было прервано. И только услышав голос Виктора по телефону, я поняла, как трудно было Алексею говорить всем эти страшные слова: «Аркадий Натанович умер».

Потом было много телефонных звонков: звонила я, «людены» звонили мне. Обсуждался, собственно, один вопрос — имеем ли мы право туда ехать. Этот извечный вопрос сомневающегося: «А не буду ли я там лишним?» Там будут родственники, ближайшие друзья, соратники… А кто мы? Но если умом кто и сомневался, то душа требовала — ехать, ибо не ехать было нельзя. Некоторые не приехали из-за того, что пересилила составляющая «буду лишним», некоторые просто не смогли (Владимир Борисов двое суток провел в Красноярском аэропорту, но из-за нелетной погоды так и не смог прилететь). Мы снова встретились.

Я мало что помню из самой панихиды. Были слезы, была горечь утраты, была страшная мысль: «А как же сейчас Борис Натанович? Потерять в одночасье брата, друга, соратника…»

В то время, когда знакома уже была с обоими братьями, всем задавала вопрос: видел ли кто их вдвоем? Ведь так интересно было узнать, как они обращаются друг к другу: два уже немолодых солидных человека, но — братья, но — соавторы. Увы, никто, ибо встречались они, в общем-то, чтобы работать, а не на различных мероприятиях. Не увидела. И теперь уже не увижу.

Горечь утраты, как говорится во многих умных книгах, чаще проявляется в жалости к себе (как же я без него-то буду), чем в жалости к почившему. Может быть. Не знаю. Но тогда почему-то осознала, что добрый десяток лет, еще до знакомства с «люденами», мне просто легче становилось при мысли, что где-то там, в Москве и Ленинграде, живут два очень хороших человека, которым я безмерно благодарна за счастливые часы чтения и изучения их книг. Казалось, что Стругацкие передали меня с рук на руки «люденам», чтобы не чувствовалось так одиночество…

Сама панихида была немноголюдной, скромной. Без телевидения, без представителя от Московской мэрии. Уже потом выяснилось, что таково было желание самого Аркадия. Но были представители от когорты писателей, от переводчиков. Говорили добрые слова, произносили речи, возлагали цветы. И Борис Натанович в конце сказал: «Я вас тут многих не знаю, но знаю одно — он вас всех любил».