О писательской бригаде, страдающей морской болезнью, Сорокин вспоминает: «…вся заблеванная, благополучно помирала в койках…» ВСЯ ЗАБЛЕВАННАЯ заменено на ЗАКАТИВ ГЛАЗА.
О беседах с читателями Сорокин размышляет: «…чтобы никакая сука, буде она окажется в зале, не могла бы придраться…» В журнале СУКА заменена на ГИШУ.
СТИЛИСТИЧЕСКИЕ ДОРАБОТКИ
По мелким изменениям в тексте можно проследить, как дорабатывался текст Авторами, как постепенно проявлялся в нем и отличный от других произведений стиль (поющий, поэтический, несколько архаичный и одновременно очень интеллигентный).
При доработке рукописи Авторы изменяют обыденные, простые слова на «высокий слог»: вместо «неизбежный» — «неизбывный», вместо «напольный» — «цокольный», вместо «одна» — «единая», «решил» — «сделал вывод», вместо «три-четыре горячих картошечки, рассыпчатых» — «три-четыре горячих рассыпчатых картофелины», вместо «какое было модно» — «какие были в моде», вместо «водка пролилась у них из фужеров» — «водка плеснулась…», вместо «бокалы» — «чары», вместо «хоть что-нибудь» — «что-либо», вместо «какая-нибудь реальная надежда» — «сколько-нибудь реальная надежда», вместо «обычно» — «обыкновенно», вместо «какие-то» — «некие», вместо «этот» — «данный», вместо «так» — «столь», вместо «бодрые» — «бодрящие».
Сорокин о претендентах в Союз Писателей: «…а уже напечатали такую уйму!» В книжных изданиях вместо УЙМУ — УЙМИЩУ.
При виде Гнойного Прыща у Сорокина в журнальном варианте «подступило к горлу», позже — «холодок зашевелился под ключицами». Свое состояние при этом Сорокин сначала называет «мое воображение», позже — «мой психоз».
«Значит, и вы знали Анатолия Ефимовича?» — спрашивает Сорокин у Михаила Афанасьевича. В книжных изданиях ЗНАЛИ Авторы меняют на ЗНАВАЛИ. Более изысканно. И позже в тексте, вспоминая Михаила Афанасьевича, Сорокин называет его «моим странным знакомым». ЗНАКОМЫМ в книжных изданиях заменено на ЗНАКОМЦЕМ.
О встречах с читателями с радостью вспоминает Сорокин: «…когда даже явная глупость, произнесенная тобой, вежливо пропускается мимо ушей…» В журнальном варианте вместо ВЕЖЛИВО — ВЕЛИКОДУШНО, что в данном случае, по-моему, более уместно.
«ПЯТЬ ЛОЖЕК ЭЛИКСИРА» В ХС
Если сравнивать журнальный вариант ХС с книжными, то ясно видно: Авторы решили максимально сократить отсылки в ХС к ПЛЭ. Причина будет рассмотрена ниже, пока же перечислим различия.
Дополнения к текстам, связанным с ПЛЭ, в книжных изданиях обусловлены лишь красотой слога и добавкой эмоций. К примеру, были добавлены мелкие замечания о ПЛЭ: «…с эликсиром этим чертовым, который я же сам и выдумал себе на голову…» (в тексте журнального варианта было лишь: «…с мафусаллином этим чертовым…»); «…был так благодарен Косте за то, что он, по всей видимости, забыл о моих приключениях с эликсиром жизни…».
Остальное же — только сокращения.
В книжных изданиях после реплики Кудинова («А ты у нас рисковый мужик, Феликс Александрович! Ловко у тебя это получилось! Но не думаешь ли ты, что тебе это припомнят, а? Во благовременье, а?») идет воспоминание Сорокина об инциденте с рукописью Бабахина, а затем: «Оставив его размышлять, какие выгоды он сможет теперь извлечь из доброго знакомства с таким значительным лицом, я неспешно и в каком-то смысле даже величественно двинулся вниз по лестнице». В первоначальном же варианте вместо этого присутствовал текст, отчасти разъясняющий странное поведение Кудинова:
На лице его при этом явственно проступило размышление на тему: а нельзя ли (по возможности, немедленно) извлечь что-нибудь для себя полезное из знакомства с такой значительной и благорасположенной к нему персоной, — и это каким-то не совсем понятным образом подвигло вдруг меня на прямой вопрос:
— Послушай-ка, — сказал я, — а чего это ты угрожал мне давеча, в больнице? Что там у тебя, собственно, произошло?
Признаюсь, я не люблю прямых вопросов. Ни ставить, ни слышать. На прямые вопросы обычно следуют до отвращения уклончивые ответы, и всех вокруг начинает тошнить. Да и прямые ответы, как правило, тоже не сахар. Однако же тайна страшного Ивана Давыдовича и Костиного змеиного шипения («О себе подумай, Сорокин!..»), раньше только раздражавшая меня наподобие некоей душевной заусеницы, сейчас вдруг потребовала немедленного и полного разъяснения. Что же, в самом деле, мне теперь — каждый раз трепетать, с Кудиновым встречаясь?
— Что же прикажешь, — сказал я раздражаясь, — каждый раз, понимаешь, трепетать, с тобой встречаясь? Нет уж, изволь объясниться!
И точно так же, как тогда в больнице, Костя заметался взглядом, явно не зная, куда его приткнуть в безопасное место, и снова принялся он лепетать, бормотать, экать и мекать, однако ж на этот раз выглядел он не столько испуганным, сколько смущенным, будто поймали его за тайным разглядыванием специфического заграничного журнальчика. И хотя был он достаточно невнятен, все же уловил я в его бормотании и меканье некую вполне связную и вполне грязноватую историю — про какие-то редкие медикаменты… без рецептов, сам понимаешь… тесть двоюродного брата… ну, ты же понимаешь, старик?., все же родня, неудобно… ни-ни-ни, никакой уголовщины, что ты, но ты же его напугал до этого, как его… я сам виноват, но и ты пойми меня правильно… знаешь, как это бывает… кому охота объясняться… И так далее.
