Неизвестная революция 1917-1921 - [39]

Войска на фронте приветствовали свершившуюся Революцию.

Царизм пал. В повестке дня стояло Учредительное Собрание. До его созыва официальная власть была возложена на Временное правительство. Первый акт победоносной Революции завершился.

Мы рассказали о февральской Революции достаточно подробно с целью показать, что и на этот раздействия масс были стихийными, явились логически неизбежным завершением длительного периода накопления опыта и идейной подготовки. Они не были организованы, ими не руководила никакая политическая партия. Поддержка вооруженного народа — армии — обеспечила им победу. Элемент организации должен был возникнуть — и возник — уже по завершении решающих событий.

(Впрочем, из-за правительственных репрессий все центральные органы левых политических партий и их вожди в момент революции оказались вдали от России. Мартов (социал-демократическая партия), Чернов (партия социалистов-революционеров), Ленин, Троцкий, Луначарский, Лозовский, Рыков, Бухарин и другие — жили за границей[46]. Они возвратились на родину только после февральской Революции.)

Следует подчеркнуть еще один важный момент:

И на этот раз побудительным импульсом для Революции послужила полная невозможность для России продолжать войну: невозможность, с которой в своем слепом упорстве правительство не желало считаться. Таков был результат общей дезорганизации, неразрешимого хаоса, в который война ввергла страну.

Глава III На пути к Социальной Революции

Временное правительство и проблемы Революции

Временное правительство, сформированное Думой, было, разумеется, откровенно буржуазным и консервативным. Его члены: князь Львов, Гучков, Милюков и другие, почти все (за исключением Керенского, близкого к социалистам) принадлежали к партии кадетов[47], к привилегированным слоям общества. Для них конец абсолютизма означал окончание Революции. (На самом деле она только начиналась… Сейчас же речь шла о «восстановлении порядка», постепенном улучшении ситуации внутри страны и на фронте, продолжении войны с новыми силами и, главное, спокойной подготовке к созыву Учредительного Собрания, которое призвано было дать стране новые основополагающие законы, установить новый политический режим, новый способ правления и т. д. Так что народу оставалось лишь терпеливо, послушно, со свойственной ему незлобивостью дожидаться милостей, которые изволят оказать ему новые руководители страны.)

Эти новые руководители (Временное правительство), разумеется, были умеренными добропорядочными буржуа, ничем не отличавшимися от своих коллег из «цивилизованных» стран.

Политические устремления Временного правительства не шли дальше конституционной монархии. Хотя некоторые его члены полагали, что впоследствии Россия, возможно станет некой весьма умеренной буржуазной республикой.

До формирования будущего, «постоянного» правительства откладывалось решение аграрной проблемы, рабочего и других животрепещущих вопросов; разумеется, решить их предполагалось по западному образцу, который «себя уже зарекомендовал».

В конечном счете, Временное правительство верило, что сможет использовать переходный период, по необходимости затягивая его во времени, для того, чтобы успокоить, привести к дисциплине и повиновению народные массы, если они вдруг проявят слишком горячее желание выйти за предначертанные новой властью пределы. Затем предстояло при помощи закулисных маневров обеспечить «нормальные» выборы в Учредительное Собрание, которое должно было быть умеренным и, разумеется, буржуазным.

Даже забавно, насколько эти «реалисты», опытные политики, образованные экономисты и социологи ошиблись в своих предположениях и расчетах. Они совершенно не поняли происходящего.

Помню, как в апреле или мае 1917 года в Нью-Йорке я присутствовал на выступлении почтенного российского профессора, подробно разобравшего состав и деятельность будущего Учредительного Собрания. Я задал уважаемому профессору только один вопрос: что, на его взгляд, произойдет в случае, если русская Революция обойдется без Учредительного Собрания? Довольно презрительно и иронично маститый профессор заявил в ответ, что он «реалист», а вопрошающий, несомненно, «анархист, фантастические предположения которого его не интересуют». Ближайшее будущее показало, что ученый профессор полностью ошибался, именно он в итоге и оказался «фантастом». В своем двухчасовом докладе он не рассмотрел только одну возможность — ту, которая через несколько месяцев стала реальностью!..

Здесь я позволю себе сделать несколько личных замечаний.

В 1917 году господа «реалисты», политические деятели, писатели, профессора — российские и зарубежные — за редкими исключениями высокомерно пренебрегли возможностью победы большевизма в русской Революции, и в этом заключалось их глубочайшее заблуждение. Сейчас, когда торжество большевизма — временное, на короткий исторический период — является свершившимся фактом, многие из подобных господ охотно признают и исследуют его. Они даже допускают — и вновь ошибочно — его «важное позитивное значение» и «окончательную победу во всем мире».

Ничуть не сомневаюсь, что с тем же «реализмом», с той же «прозорливостью» и высокомерием эти господа не сумеют вовремя предвидеть и признают только задним числом