Годы идут, а теоретические искания де Бройля, Бома, Вижье и других успеха не приносят. Подавляющее большинство — теоретиков и у нас, и на Западе, и на Востоке полагает, что эти искания заранее обречены на неудачу. С полной и решительной определенностью вслух сказал об этом в 1958 году академик Фок, Но есть, конечно, среди наших физиков и сторонники этого возвратного движения к классике, Однако, по-видимому, их ждет разочарование.
Отчего же?
Неужели оттого, что никакого субквантовомеханического уровня бытия материи не существует? Нет, он существует несомненно. Он не может не существовать, хотя пока в распоряжении экспериментаторов нет никаких лабораторных сведений о нем. Он не может не существовать по одному тому, что в мире элементарных частиц уже прощупываются явления, перед которыми становится в тупик квантовая физика. Уже возникла нужда в более общей и более глубокой теории, которая объяснила бы, почему существуют именно такие элементарные частицы материи, с какими мы сегодня имеем дело, а не другие. Эта новая, рождающаяся в наши дни «элементарная механика» обнимет механику квантовую, как свой частный случай. Процесс познания не имеет конца. Кто же рискнет усомниться в этом?
Так почему бы новой, более общей теории микромира не оказаться своеобразно-классической, основанной на однозначной причинности событий?
Вся история науки протестует против такого предположения. Да и невозможно поверить в такую перспективу.
Допустите на минуту, что физики уже проникли в субквантовомеханический мир. Допустите далее, что они распознали какие-то новые, прежде неведомые, материальные сущности, там обитающие. Однако не спешите называть эти новые сущности сверхкрошечными частичками, чем-то вроде микроэлектронов или субфотонов. Если они и обнаружатся, сходство с известным окажется у них наверняка минимальным. Будет ли им свойственна масса покоя или нет, гадать не стоит. Но, вероятно, они будут находиться примерно в таком же отношении к электрону, как электрон к дробинке; у дробинки из-за ее массивности призрачна волнообразность, а у этих новых сущностей из-за их мизерности будет призрачна корпускулярность. Так можно ли ожидать, что они станут подчиняться таким же законам движения, какие властвуют над дробинкой? Если этим законам отказался подчиняться электрон, то уж новые-то гипотетические сущности и вовсе выйдут из повиновения классике!
А может быть, и даже вернее всего, субквантовомеханический уровень бытия материи откроется физикам вовсе не в существовании каких-то еще неведомых ультраэлементарных образований, но совсем на иной лад; в необычайных чертах пока еще не расследованного механизма удивительных взаимодействий элементарных частиц. Может быть, тогда-то и раскроется «механизм» их поразительной цельности!
Может быть, может быть! Но с полной уверенностью следует ожидать лишь одного: нового разрыва с прежним — я уже не только с классической механикой, но и с механикой квантовой. Можно ожидать лишь углубления революции в наших физических представлениях.
Выразительный ответ на вопрос о будущей теории дал совсем недавно — в марте 1962 года — директор дубенского Объединенного института ядерных исследований профессор Д. И. Блохинцев. Вспомнив, как де Бройль ввел в атомную физику представление о частицах-волнах, он сказал любопытствующему журналисту: «Может быть, надо найти только какие-то три-четыре новых образа, слова, которые повернули бы всю теорию на другой путь, сформировали бы новые понятия… Какое слово надо «выдумать», каким воспользоваться образом? Здесь существует много мнений… Одно несомненно: новая теория будет создана, и она будет такой же крупной революцией мысли, какими были в свое время теория относительности и родившаяся на двадцать лет позже квантовая механика. Произойдет: не менее глубокое революционное изменение наших представлений».
Разве можно не согласиться с этим?
В ультрамикромире физиков будут ждать не старые радости, а новые неслыханные удивления, новые великие огорчения, из которых вырастет радость нового знания.
…Вот везут в коляске ребенка. Он еще пускает в бессмысленном сне неведения радужные пузыри. Но, может быть, он будет одним из тех «самых счастливых», по словам Лагранжа, которым удается создать новую «систему мира». Может быть, его физические идеи будут поражать современников и потомков еще небывалой новизной и уже бывалой смелостью. Теория относительности и квантовая механика покажутся его коллегам старой бесспорной классикой науки по сравнению с теми тонкими тонкостями, которые откроет он, этот мальчик, в картине движущейся материи. Но все равно, и в его великой жизни будут годы, когда ему придется испытать те же муки мысли, какие испытываем сегодня мы, знакомясь с идеями теории относительности и механики микромира.
Пока он еще спит в коляске, в него входит через тысячи пор механика Ньютона. Он земное существо; он волею законов природы принадлежит к макро-, а не микроучастку на бесконечной шкале физического опыта вселенной; он обитатель мира медленных и тяжелых вещей. Как и в нас, в нем кет ничего «неземного», кроме мысли и воображения, которые всегда стремятся быть причастными ко всем делам природы, когда пробуждаются к деятельной жизни. И вот едва настанет для него эта пора, как он должен будет повести внутреннюю борьбу с ограниченностью своих естественных классических представлений. Он должен будет победить их для того, чтобы его творческий разум обрел свои желанные права на постижение любых новых странностей природы.
