Неизбежность. Повесть о Мирзе Фатали Ахундове - [81]

И тоже — гробовое молчание. Прочли? Пустыня!..

Взял экземпляр, отправляясь по новому назначению — послом Ирана в Париж вчера еще консул в Тифлисе Мирза Юсиф-хан. Есть и его доля в «Письмах», советовался с ним Фатали, переводя свое сочинение на фарси. А именно в эти дни был у посла в Париже знаменитый петербургский востоковед профессор Мирза Казембек, тот, кто принял католицизм, прочел «Письма», не со всем согласился, но дважды воскликнул: «Ай да молодец Кемалуддовле!» Мирза Юсиф-хан послал Фатали читанный Казембеком экземпляр с его пометками, предлагает кое-какие отрывки изъять и тогда, говорит, не будет никаких препятствий к изданию. Письмо пришло, а «Кемалуддовле» пропал.

«Изъять!»

Ни за что! Хватит потакать властям, цензорам, прихоти трусливых, которые боятся собственной тени.

Мирза Юсиф-хан на расстоянии чувствует гнев Фатали и пытается его успокоить: чего ж ты хочешь? ведь год зайца наступил — все в бегах, волки рыщут, а зайцы трусливо прячутся!

А через год Фатали — Мирзе Юсиф-хану в Париж: «Ну да, год льва — сильный поедает слабого!..» Писал, не ведая о том, что лев с мечом, изображенный на ханском знамени, съест, непременно съест и самого Мирзу Юеиф-хана… Тот промолчал, а потом наступил год змеи, и надо же, чтобы именно в этот год — а ведь суеверен Мирза Юсиф-хан! — взбрела ему в голову несбыточная идея: ну вот, надышался вольного французского воздуха! Расплатится с ним шах в Казвинской тюрьме!

«Да нет же, нельзя! — пишет Фатали Мирзе Юсиф-хану. — Чтоб конституция на основе корана?! Это же издевательство! Как можно рядом два противоположных понятия: конституция и коран. Социальный прогресс и религиозные догмы. Это фикция и фразерство. Дорогой мой, зря ты мучился, выискивая созвучия с конституционными идеями в коране, чтобы, как ты пишешь, «народ принял твою конституцию». Разве кто-нибудь из деспотов — будь то Европа или Азия — прислушивается к наставлениям? В Европе некогда пытались наставлять угнетателя для предотвращения его тирании, но поняли, что это — пустая трата времени. Поэтому нация, в столице которой ты живешь, осознав пользу единодушия и сплотившись воедино, обратилась к угнетателю со словами: «Удались из сферы государства и правительства!» И удалила его! И создала новую конституцию. А разве мы способны сказать тирану, мы и вы: «Удались!»? Никогда!

Какая при тирании может быть свобода и неприкосновенность личности? Вам кажется, что при помощи умершей схоластической веры можно будет применить на Востоке французскую конституцию, то есть прекратить угнетение плоти и духа. Никогда! Соблюдение справедливости и прекращение тирании возможны вот при каком условии: сама нация должна созреть до проницательности и развиться до благоразумия, создать условия союза и единодушия и затем уже, обратись к угнетателю, сказать ему: «Удались!..» И лишь затем издать законы соответственно требованиям и духу эпохи, выработать подлинную конституцию, где слово и деяния не противоречат друг другу, и следовать ей не во фразах, а на деле. Лишь тогда народ найдет новую жизнь… А впрочем, как сказал великий Саади: «Какое мне дело до всего до этого? Ни на верблюде я не сижу, ни под поклажей, как осел, не нахожусь, не являюсь ни господином рабов, ни рабом господина…» Клянусь всевышним, я жалею, что ударился в заумные размышления и морочу тебе голову. Но что делать? Взыграла кавказская кровь, потерял рассудок и стал бредить… Каюсь и молю о пощаде!»

Но отчего молчит Мелкум-хан? Фатали послал ему, чуть ли не первому, экземпляр «Писем». «Где ж твоя уверенность, друг? Ведь это твои слова: «Я оставлю все свои дела, брошу занятия, чтоб издать ваши труды, особенно «Кемалуддовле»!»

Фатали передали слова иранского посла в Турции Гусейн-хана, того самого, у которого Фатали в Стамбуле гостил: «Разве глупцам, выжившим из ума, еретикам и бунтовщикам следует отвечать на письма? У нас за такие речи — в каземат, в крепость, львам на съедение!..»

Скажи мне, юный мой друг Мелкум-хан: я ли спятил с ума или они, государевы мужи?

И даже Ханыков против идеи реформы алфавита и «Обманутых звезд»! А как ему верил Фатали. Еще в те далекие годы, после секретной миссии по поводу бывшего мучтеида, духовного вождя мусульман-шиитов Феттаха, Ханыков стал отговаривать Фатали, — стоял перед ним, как слон, на своих слоновьих ногах и трубил: «Не надо! Не надо! К чему дразнить? Как бы эхо!..» А потом о присяге, разве не давали? Мол, от сих сочинений и до прямых действий… Что за действия? Молчит. Тайные общества? Масонские ложи? Что?! И шепчет, лишь губы выдают, будто молитву, текст присяги: «Я, нижеподписавшийся, сам объявляю, что я ни к какой масонской ложе и ни к какому тайному обществу ни внутри империи, ни вне ее не принадлежу и обязываюсь впредь к оным не принадлежать и никаких сношений с ними не иметь…»

А принц Джелаледдин-Мирза, умнейший из сыновей персидского Фатали-шаха, — за! Может, потому, что в опале? Иные наследники заняли ключевые посты, а он: «Даже губами пошевелить не могу!» Шах, что на троне, Насреддин-шах, всех этих сынков Фатали-шаха (они доводятся ему, по схеме Фатали, двоюродными дедами!) с их уже очень взрослыми сынками, троюродными шаху дядями, люто ненавидит! Наплодил Фатали-шах детей!