Неизбежность. Повесть о Мирзе Фатали Ахундове - [76]

Я намерен из Тавриза отправиться в Решт, оттуда в Мазандаран, на родину демонов и нимф. Ах, какие подзорные трубы продавали в Каире, но я забыл купить, а мне так она нужна здесь, чтоб кое-что разглядеть пристальней. Прошу тебя, пойди в магазин европейского негоцианта, это за домом Риза-паши, и купи мне подзорную трубу, это совсем близко, в двух шагах от отеля «Вавилон», и пришли в Решт на имя Гаджи-Абдуллы Багдадского, продавца жемчуга, и он доставит ее мне. Прощай!

И — третье письмо Кемалуддовле. «…Нет, нет, я не стану описывать тебе сцены плача по убиенным в борьбе за веру, то бишь за власть, за престол, за корону, за халифство!..

Впрочем, ты сам, как я помню, еще не совсем избавился от иллюзий в отношении избранности своего народа среди прочих других народов, в особом его предназначении. Но напрасно не трать своего времени на наивные иллюзии, пора и тебе проснуться.

Тесс! Молла на кафедре! Сначала о рождении имама говорит. Потом о великих подвигах в младенчестве. Приводятся цитаты, столь же нелепые, как и сам рассказ. О героических свершениях в отрочестве и юности. Как спас, как помог, как провидел. И как поднял знамя шиизма. И как преследовали, пытались убить. И каждый раз чудо спасало.

Когда мы вышли, сосед мой спросил:

— Ну как, насладилась твоя душа?

— Каким же образом насладилась, если я слышал вздор? — ответил я.

— Заклинаю тебя всевышним, правду ли ты говоришь?

— Но ведь и ты сам думаешь то же, что и я. — Запнулся бедняга, не знает, что возразить, а я ему еще: — Это ж птичий язык, рассчитанный на птичьи мозги.

— Может, — тут вмешался другой, ибо первый онемел, — тебе понравится по твоему развитому вкусу сложнейшее учение о четырех подпорках, на которых держится мир?

— Я знаю о трех китах!

— Несчастный! Я говорю о подпорках веры!.. — и с такой жалостью смотрит на меня, что мне самому себя жаль стало. А он добавляет: — Первая — сам аллах, вторая — пророк, третья — имамы, а четвертая — Керим-хан!

— Кто? Эта рухлядь?!

— Молчи, несчастный! — и так побледнел, губы белые, озирается кругом, в глазах страх.

— Да, кстати, — спрашиваю, чтоб собеседник пришел в себя, — а как «врата истины» — баб? Мне говорили, что у вас в городе много бабидов.

Но у кого я спрашиваю — собеседников моих точно ветром сдуло!

— Эй, стойте! — кричу им вдогонку. — Ладно, не о нем расскажите, а о его поклоннице, той, что ходила с открытым лицом, принимала участие во всех его восстаниях и, схваченная в Казвине, была умерщвлена. — Что ты кричишь, эй Кемалуддовле, сказал я сам себе, — ведь ты один на площади и никто, слава богу, тебя не слышит!

О, наивные бабиды — террористы, мечтавшие убить шаха! Но можно разве убийством тирана пресечь тиранство? Нет, я с ними во многом не согласен, но их реформа женского равноправия вполне в духе революции Алазикрихи-асселама. Ибо какой вред принесло мусульманскому миру затворничество женщин!

Когда же ступит народ на дорогу прогресса и цивилизации? Когда освободится от деспота и придет человек иного образа жизни, возлюбленный народом? Через неделю я отправляюсь в Решт. Оттуда, как уже писал тебе, — в Мазакдаран! Жду подзорной трубы! Прощай!!»

Увы, увы, Кемалуддовле! — решил сразу ответить на все три письма Джелалуддовле. — Увы, потомок великого Теймурлана! Не иначе как ты помешался? О боже! Чего только ты не нагородил в письмах! О всевышний! Ай-ай-ай! Ты цитируешь поэтов! Это же беспокойный и вредный народ. Как можно им верить? Имаретул… Это же изменник! И за измену во время крестовых походов, разве не он пригласил франков на завоевание Египта и был повешен? А историки, которых ты цитируешь, — это ибн-Халдун, на которого ты ссылаешься, хотя и не называешь, а он, да будет тебе известно, из рода Омаидов, Абу-Суфьян его дядя, а Муавие его двоюродный брат… Предки ибн-Халдуна во время гонения на Омаидов бежали из Сирии, очутились в Африке, потом в Испании, и потому вся его история пристрастна, я ни одному его слову не верю.

И этого негодяя и еретика Алазикрихи-асселама ты смеешь превозносить? Как же рука твоя не онемела и язык во рту зашевелился? Отец его Великая Надежда недаром казнил сотни его адептов, десятки людей изгнал из страны, да будет с ним божья благодать! Пока был жив отец, этот твой подкидыш и ублюдок не смел пикнуть от страха. И чего добился Алазикрихи-асселам? Он поверг страну своей революцией в пучину разгула, разврата и хаоса. Чистили и чистили после него, только недавно, кажется, вычистили, и то не до конца еще…

Браво, браво тебе, Кемалуддовле! Браво, о внук славного Бабер-шаха! Если в крови потомков Теймурлана было такое философство, как у тебя, то почему они, царствуя более трехсот лет, не замечали ужасов деспотизма в собственной стране? Не позаботились спасти твоих земляков от невежества? Зачем не сказали им, что усилие удерживать дыхание по какому-то глупому обряду и подобные вещи, вроде самоистязаний, молчания в течение семи лет, держания рук на голове неподвижно годами есть выше всякого невежества?

Что… — или это тоже бредни? И ты, не замечая всего этого у себя на родине, таким критиканом на чужбине сделался? Молодец ты какой! Явился соболезновать о нас, браво, браво тебе!