Неигра - [9]

– Я не усмехаюсь, а улыбаюсь, потому что я снова нашла вас…

– Ах ты мой поросеночек! А что скажет бабушка?

– Бабушка… Вообще-то она моя прапрабабушка… Я думаю, она расцелует вас.

– А если я захочу забрать бутылки?

– Спасибо скажет.

– Ну а остальные? У тебя есть ещё кто дома?

– Полинка. И Прошка.

– Ну а он не станет поперек? Он не пьяница?

– Да нет вроде бы…

– А Полина?

– Я думаю, нет…

– Хорошо, мой поросеночек, я схожу за твоими бутылками. А потом, как будет у тебя пустая посуда, ты мне тащи – по две, по три бутылочки, это не тяжело. Коктейль выпила – пустую баночку клади в сумочку, помни, сначала сложи книжечкой, тогда и несколько за раз уместится. Может быть, ты в компании будешь пить коктейль. Это очень удобно! Тогда ты у всех сможешь собрать баночки. И, если правильно сложишь, они все поместятся в твою сумочку. Я научу тебя, как достичь благосостояния! Можно приобрести даже пруд с форелью, честное слово! У тебя будет сколько угодно… этих… Чего тебе в жизни не хватает?

– Ну, есть иногда нечего.

– Значит, сколько угодно «хот догов» будет! Всё это можно сделать при помощи всего лишь пустой посуды, но имея ум и характер князя Ритурнеля! Так-то!

Так-то! Князь и Анка отправились к старой Августе.

– Кузя Ритурнель, мой друг, – объяснила Анка прапрабабушке.

– Надеюсь, вы не пожалеете о знакомстве со мной, когда узнаете меня получше, – с достоинством произнес князь.

Они вошли в Прошкину комнату. Когда никто не смотрел телевизор, комната становилась самым уединённым местом в доме. Хотя в углу и жил Прошка, Анка почти не помнила о нём. Посреди стоял круглый стол. Князь присел к столу, Анка – напротив него. Опершись локтями о стол, а подбородок установив на сплетенные пальцы, она смотрела на своего гостя и улыбалась. Князь оглядывался. Что-то беспокоило его. Из игрушечной коляски на него внимательно взирали осмысленные глаза!

– Что это за ребенок? – спросил он.

– А, этот… Это так, ничего особенного. Прошка. Подкидыш.

– А почему у него физиономия многозначная?

– Он не совсем нормальный. Он может разговаривать, но не растет.

– То есть карлик? Или он недоразвитый?

– Он умный, но маленький.

– Наверное, экология? Понятно. Не удивительно, что таких детей выбрасывают, но удивительно, – он недоуменно взирал на Анку, – что их подбирают. Ведь из него ничего не вырастет!

– Да он и так вроде ничего, – промямлила Анка.

– Что ты ничего, я вижу! Толковая, красивая герла. А чтобы он был ничего – не видно.

Анка подошла к коляске и склонилась над Прошкой.

– Давай, скажи что-нибудь.

Прошка молчал, сосредоточенно глядя на гостя. Он словно не мог уяснить для себя что-то очень важное. Анка потребовала:

– Ну, Прошка, говори! Это Кузя, князь Ритурнель, мой друг.

Прошка тяжело вздохнул, как всегда вздыхал, если его принуждали говорить.

– Сегодня хорошая погода. Зачем здесь этот человек?

– Во болтает! – взвизгнул Ритурнель. – И я ему не по вкусу. Пардон, пардон!

– Тебе же нравился Пузырь, значит, и Кузя должен понравиться! – возмутилась Анка, – он князь, настоящий дворянин! У него есть пруд, там водится даже форель! С ним разговаривала племянница испанского короля! У него есть рыжая собака! Короче, расскажи ему всё самое интересное!

– Ну, что ж… слушайте, мне не жалко. Жил был на свете Мастер. Совсем один, никого на свете больше не было. И росло на свете единственное Дерево, огромное, как солнце. Мастер взял, и срубил дерево. Да, срубил! Он не подумал, что губит прекрасное и даже не редкое, а единственное дерево! Он был Мастером. Он не мог созерцать, он должен был творить. Теперь его фантазия получила нужный материал для работы и создала множество древесных образов. Мастер наделал домов, кораблей, ложек, карандашей, прищепок и бус. Он вдохновенно пилил, строгал, вытачивал, лачил… И еще у него остались доски на все заборы от края до края земли и дрова на растопку всех печек на свете.

Корабли, созданные им, плавали, карандаши рисовали, прищепки прищемляли – как-то все это существовало, исполняло свое назначение, но, в отличие от дерева и к искреннему удивлению Мастера, живым не было. Предметы ощущали, что сделаны из особого материала, как будто более живого, чем они сами. Благодаря ностальгическому материалу и тоске, деревяшки можно было считать отчасти даже одушевленными. И поэтому карандаши иногда выводили странный фантастический абрис, никто на земле не ведал, что это за абстракция, а это было Дерево. И корабли все больше плавали по направлению к тому месту, где когда-то оно цвело (но не росло, расти было некуда…), и капитанов называли сектантами-пнистами, поклонниками мертвого пня. Впрочем, ни один корабль так и не доплыл до того пня… Прищепки скрипели и трескались…

– А столы бегали на своих ножках! – воскликнул князь и захохотал. – А кровати прыгали!

– Он нарочно злит меня, рассказывает эту чушь! – Анка даже покраснела с досады.

– Ничего, поросеночек, не переживай. Для меня и мебель не проблема. Любой гарнитур. Хочешь? И бегать не будет, и скрипеть, и трескаться, гарантирую! – князь расхохотался уже всерьёз и надолго.

А когда перестал, наступила тишина. Молчал он, молчала Анка и молчал Прошка. Полинка в немом изумлении глядела на них, застыв в дверях. Изумление ее сменилось страхом. Ей показалось, что Василий Васильевич Пузырь вышел из прапрабабушкиного туфля и теперь будет упрекать ее в жестокосердии, уже никогда не скажет, что она прекрасно воспитана и не позволит видеться с Эмилем. Но через минуту Полинка поняла свою ошибку и ушла. Кузя криво усмехнулся: