Неигра - [25]

Но Анка не слушала.

Прошло невесть сколько лет, кажется, много, а девочка оставалась все такой же. Она не росла, не говорила, не ходила, у неё не резались зубы. Она даже не плакала, а смотрела спокойно и лучезарно, и очень этим напоминала Прошку. Часы на самом деле изменили свою повадку. Когда ни глянешь на них, сколько ни глядишь – всё те же цифры, светятся и не меняются. Поначалу Августе это казалось очень и очень странным – всё же электронные часы, не механические. Те, если остановились, значит, сломались. А электронные, если сломались – гаснут. Эти же и не сломались, и не идут, а смотрят тебе в лицо, не мигая…

Солнце забуксовало в облаке – и никуда. Белые, не совсем белые, чуть пожелтевшие, дома вросли в землю. Это, конечно, в обычае домов, оставаться на своих местах, но хотя бы один покрасили к празднику! Или построили ещё какой-нибудь новый! Так нет же. И толпа не меняла своих красок. И автобус, широко распахнув двери, не трогался с места, ждал, когда же взберется на подножку величавая старуха, ведя за руку внучку. Девочка поедет в школу учиться читать и считать, играть и танцевать, чтобы вырасти умной и жизнерадостной, и оживить наконец это сонное царство, испанское королевство. Чтобы удивить весь свет и оправдать надежды прапрапрабабушки… Старуха с удовольствием будет сопровождать ее в школу, ждать окончания занятий и увозить домой, расспрашивая, что нового об этом мире она узнала сегодня… Но Августа все еще держала на руках запеленатого младенца. Анка и Кузя Ритурнель тоже не менялись и очень скучали. Да и Августа, честно говоря, скучала.

Иногда она ходила гулять со своей нерадивой прапраправнучкой в Парк. По вечерам там бывали танцы и играла живая музыка. Дискотек не бывало и в помине – никаких дисков никто не крутил. Играли настоящие духовые и струнные инструменты, и даже барабаны! Совсем как в дни юности Августы. Однажды ей даже захотелось потанцевать, но она постеснялась своего голубого халата. Днём оркестр тоже играл – популярную музыку, любимые гуляющей публикой шлягеры.

Однажды там, в оркестре, случился казус. Один виолончелист оставил свою виолончель и ушел, никому не сказавшись. Или он заблудился в недрах квартала, или нашел себе другой инструмент – но он не возвращался. И тогда в оркестр пригласили Августу. Они не посмотрели, что на ней халат в горошек. Они знали, что она играет превосходно, теперь даже лучше, чем когда-либо. Лучше, чем на выпускном экзамене в музыкальной школе.

Музыка Августы очень хорошо вписалась в природу Парка. Деревья росли крепче, травы цвели дольше, птиц слеталось больше с тех пор, как она играла там. Её музыка всё неразрывнее переплеталась с тенями и светом, ветвями и запахами в Парке, а сама Августа – со своей виолончелью. Люди плясали, топали, пели и кричали на танцплощадке, а маленькая Августа спокойна спала в своей коляске, ни разу она не проснулась, не заплакала. Ни разу никто не заметил её.

Играла Августа превосходно, и знала об этом. Но только остальные музыканты как будто не радовались её искусству, не разговаривали с ней, не глядели даже в её сторону. Они вообще не двигались, как нарисованные углём на слегка пожелтевшей бумаге, или на старинной чёрно-белой фотографии. Только у трубачей раздувались щёки. Исполнять приходилось изо дня в день всё те же шлягеры, и они наконец приелись Августе. Она опять заскучала.

Казалось, время остановилось, и так будет всегда. Августа подумывала, не съездить ли ей куда-нибудь хотя бы ненадолго. Она даже сходила в одну лавку, и, объясняясь жестами, выбрала и купила себе отличный удобный дорожный костюм из добротной ткани. Правда, чёрный – вся одежда в этом магазине была чёрной.

Издалека её подбадривал тихий знакомый голосок:

– Августа, Августа, пора в путь, здесь ты всё уже видела…

Поднимет телефонную трубку – он доносится оттуда. Включит телевизор – он звучит в рекламе авиакомпаний, автомобилей, лекарств, в социальной рекламе, не говоря уже про рекламу дорожных принадлежностей. Августа торопилась, но всё равно завозилась. Нужно было собрать в дорогу вещи, множество незначительных, пустяковых, но совершенно необходимых вещиц. Оказалось, это ужасная морока – найти и упаковать каждую, почти непосильная задача. Досаждала и мешала скрипучая боль в костях, вернувшаяся снова. К тому же Августа ещё не знала, куда поедет… И когда она, совсем растерянная, с непригодными ни для чего склянками и неопознанными таблетками в руках, опустилась, обессилев, на край дивана и повесила седую голову, то вдруг услышала знакомый чудесный голосок ближе:

– Да брось ты эти старые фотографии, я покажу тебе кое-что куда интереснее!

Августа стала оглядываться, чтобы понять, откуда доносится звонкий голосок Прошки. И увидела кругом огромный яркий мир. Тут было все: яблоки, заря, запахи трав, из которых она сразу же выделила полынь, лаванду, и любимый запах смолы на солнце, блеск и мрак гроз за окном, дробь дождей по скату крыш, шум древесных крон и лазурь моря, белки в полёте и спокойные розовые сойки на покосившейся изгороди. Одновременно она увидела оранжевые стволы сосен в блеске снега, под небом такой густой синевы, как если бы оно было теплое. И нашла, наконец, Прошку. Оказалось, он свил гнездо на Дереве выше и ветвистее всех сосен. И радостно чирикал оттуда, как воробей по весне: