Негодяй из Сефлё - [8]
Только один цвет в этой комнате выпадал из общей цветовой гаммы – неправдоподобно, немыслимо красный цвет.
Убитый лежал на боку, между окном и кроватью. Горло у него было перерезано с такой силой, что голова запрокинулась почти под прямым углом, левая щека была прижата к полу. Язык вывалился в зияющий разрез, а расколотая вставная челюсть торчала из рассеченных губ.
Вероятно, когда он падал навзничь, из перерезанной шейной артерии ударила мощная струя крови. Отсюда и пурпурно-красная полоса наискось через кровать, отсюда и капли крови на вазе и на тумбочке.
Рана же в подреберье объясняла, почему рубашка пропитана кровью и откуда натекла лужа, окружавшая тело. Поверхностный осмотр свидетельствовал о том, что убийца одним ударом рассек печень, желчные протоки, желудок, селезенку и солнечное сплетение, а кроме того, брюшную артерию.
Практически вся кровь вытекла из тела за какие-нибудь несколько секунд. Кожа была иссиня-белой и казалась почти прозрачной там, где она вообще была видна, то есть на лбу, частично на голенях и на ступнях.
Рана в подреберье имела двадцать пять сантиметров в длину. Края ее широко разошлись; поврежденные органы вывалились в разрез.
Практически убитый был просто-напросто разрезан пополам. Даже для людей, которые по долгу службы должны посещать места ужасных и кровавых преступлений, зрелище было из ряда вон.
С тех пор как Мартин Бек переступил порог комнаты, на лице его не дрогнул ни один мускул. Случайный наблюдатель мог бы подумать, что для него все это обычное дело. Сперва сходить с дочерью в ресторан поесть, выпить, приехать домой, повозиться с моделью клипера, лечь в постель с книгой. А потом вдруг пуститься в путь, чтобы осмотреть искромсанное тело комиссара полиции. Хуже всего, что Мартин и сам так думал. Он никогда не терял контроля над собой и своего напускного хладнокровия.
Сейчас было без десяти три часа ночи, а Мартин Бек сидел на корточках возле кровати и спокойно, оценивающим взглядом изучал труп.
– Да, это Нюман, – сказал он.
– Похоже, что так.
Рённ разбирал вещи на тумбочке. Внезапно он зевнул и в полном сознании своей вины прикрыл рот ладонью.
Мартин Бек бросил на него быстрый взгляд и спросил:
– А хронометраж у тебя хоть какой-нибудь есть?
– Есть, – ответил Рённ.
Он достал блокнот, где у него было что-то записано убористым почерком, надел очки и стал монотонно читать.
– «Сестра открыла двери в два часа десять минут. Она не видела и не слышала ничего подозрительного, а просто шла с обычным обходом, поглядеть, как себя чувствуют больные. Нюман был уже мертв. Она набрала номер полиции в два часа одиннадцать минут. Радиопатруль получил сигнал тревоги в два часа двенадцать минут. Они находились на Оденплан и ехали оттуда не то три, не то четыре минуты. В два часа семнадцать минут они доложили уголовной полиции о случившемся. Я пришел в двадцать две минуты. Позвонил тебе в двадцать девять. Ты прибыл без шестнадцати три».
Рённ взглянул на свои часы.
– Сейчас без восьми три. Когда я пришел, Нюман был мертв от силы полчаса.
– Это сказал врач?
– Нет, это я говорю. Вроде как мое заключение. По температуре тела… Свертыванию крови…
Он умолк, словно решив, что с его стороны было дерзостью делать собственные заключения.
Мартин Бек задумчиво тер переносицу большим и указательным пальцами правой руки.
– Очень быстро все произошло, – наконец проговорил он.
Рённ не отозвался. Вероятно, думал о чем-то другом. Немного спустя он заметил:
– Так ты понимаешь, почему я тебя вызвал? Не потому, что…
