Негладкий лед - [17]

...Короткую программу мы отъездили благополучно, а потом меня благополучно дотащили до раздевалки. Вечером перед произвольной я сидела и прикидывала, в какой части, на каком элементе начну тихо помирать. Не то что ноги ослабнут, а себя потеряю, отключусь. Все-таки у меня было сотрясение мозга.

Это случилось не там, где я ждала, а буквально секунде на двадцатой. Там шел "бедуинский прыжок" -- боковой, и утром на тренировке я все попробовала, кроме него. А при его исполнении ты оказываешься почти вниз головой. И когда я после него выехала, то окружающее показалось мне довольно смутным. Так было до конца программы -- я очнулась, когда мы поклоны делали, и я бухнулась на колени. Леша со Станиславом Алексеевичем унесли меня со льда.

В общем, вернулась я в Москву -- лежу, голова болит, кататься не хочется.

Я было совсем решила, что брошу. Но что делать дальше, не знала. Высшего образования у меня еще не было. Смогу ли стать тренером, не представляла. Все эти годы я не сама шагала, а меня вели, знания принадлежали Станиславу Алексеевичу, а мои собственные были крошечными. Меня терзали неизвестность и страх перед будущим.

Мыслей была уйма, подходящих -- ни одной.

И потом -- в двадцать два года прощаться со спортом обидно, тем более тогда, когда только-только начала ощущать его богатство. В первые годы мои победы и звания давались мне благодаря упорству тренера и моей исполнительности. А в семьдесят первом и семьдесят втором я получила уроки настоящей борьбы и распробовала ее вкус...

Станислав Алексеевич звонил по нескольку раз в день:

"Иришечка, хватит лежать, надо готовиться к первенству страны". Он ждал на тренировки меня и Лешу: мой партнер никаких ведь заявлений не делал. В конце концов я пришла, но Леша так и не появился. Он в то время уже искал нового тренера для себя и Люды Смирновой.

На чемпионат страны ЦСКА меня просто так командировал, и я смотрела с трибуны. Это было интересно и непривычно:

в первый раз в жизни смотреть чемпионат с трибуны, сидеть в ресторане рядом с судьями и тренерами, чувствовать свою независимость. Ко мне подходили, шепотом спрашивали о моих планах, о том, с кем я теперь буду кататься: прошел слух, что я приехала на чемпионат специально за новым партнером.

Партнера мне искал Жук, я к поискам относилась без особого энтузиазма, в каждой из возможных кандидатур находила недостатки--капризничала, сама не знала, чего хотела, просто нечем было себя занять.

Станислав Алексеевич говорил: "Ты ведь знаешь, есть люди, которые будут рады, если ты уйдешь, так не давай им радоваться, возьми и останься".

Ему казалось, что вокруг нас недруги, он всегда был мнителен и недоверчив до смешного. Однажды, еще давно, заболел и дал нам с Лешей задание на тренировку по телефону. Мы катаемся, и вдруг я замечаю, что радист -- наверху, в аппаратной,-- все время держит возле уха телефонную трубку. Сколько же, думаю, можно разговаривать? А потом оказалось, что он по просьбе Станислава Алексеевича докладывал о нашей работе на льду. После я сказала Жуку: "Мы же столько лет вместе работаем, я вас никогда не подводила, неужели надо проверять, неужели вы мне не верите?" А он ответил: "Милая, да я самому себе иногда не верю -- сижу и проверяю себя".

С Сашей Зайцевым он вел по телефону какие-то переговоры. Саша приехал в Москву из Ленинграда 14 апреля 1972 года, как сейчас помню. У него была смешная прическа -- видно, до этого он отрастил длинные волосы, а перед самой поездкой специально на всякий случай постригся, и это сразу бросалось в глаза. Выскочил на лед, стал носиться... Фрак на нем был какой-то детский, он из него вырос... Он либо молчал, либо заикался так, что я ни одного слова не могла разобрать.

Одно меня вмиг поразило, как только мы с Сашей стали в пару. Мы встали и помчались. Точно торпедный катер. Это ощущение скорости уже забывалось в последние годы работы с Лешей.

Буквально на пятый день посмотреть на новый дуэт пришло все руководство Федерации фигурного катания во главе с председателем Анной Ильиничной Синилкиной. Посмотрели, отправились совещаться, но я и до совещания -- по взгляду Анны Ильиничны -- поняла, что все в порядке: мы понравились. Очень много значит для меня этот человек -- наш президент Анна Ильинична, бывший секретарь райкома комсомола, потом спортивный работник, директор Дворца спорта Центрального стадиона имени В. И. Ленина с того дня, как построен дворец. Я познакомилась с ней в шестьдесят девятом в Колорадо-Спрингс: она была руководителем нашей делегации. Ближе увидела ее не во время соревнований, а потом, когда она собрала нас всех вместе и мы дружно, весело отпраздновали окончание чемпионата мира. В сборной были разные люди, но Анна Ильинична смогла всех сплотить -- так сделать, чтобы мы почувствовали себя единым целым, командой.

Помню семьдесят первый год, чемпионат мира в Лионе, когда мы неудачно прокатали короткую. Я поднялась на трибуну и увидела Анну Ильиничну, она подносила к губам таблетку валидола и смотрела на меня не с укором, а с какой-то острой и нежной тревогой. Меня тогда на нервной почве охватило лихорадочное веселье, а у нее, видно, очень болело сердце, и она старалась понять, что со мной, чем мне помочь...