Негероический герой - [55]

Приближался XXII съезд. По городу гуляли слухи, что на съезде Сталинград переименуют. Варианты были самые разнообразные – от возвращения к старому дореволюционному Царицыну до Хрущевска. Успех имели также и такие названия: Трактороза-водск, Победа, Чуйковград. Народ не хотел, чтобы город переименовывали. Он гордился им, его всемирно известным именем, славой. Для них, несмотря ни на что, Сталин по-прежнему оставался отцом народов, символом победы, лучшим другом физкультурников, железнодорожников и трудовой интеллигенции. Но все по старой привычке молчали и ждали, что будет. Прошел первый день съезда, и к всеобщей радости на нем ни слова не было сказано о переименовании. Неужто пронесло? – носилось в городе. На второй день об этом тоже ничего не говорилось, но зато на вокзале исчезли первые шесть букв в названии города. Не вышла газета «Сталинградская правда». В местных новостях по телевизору не упоминалось, в каком городе они произошли. Все поникли и поняли: надеялись зря, Сталинград падет не от супостата, а от Хрущева. Ждали только, кем они теперь будут: хру-щевцы или тракторозаводцы. На третьем, заключительном дне съезда объявили, что идя навстречу единодушной просьбе жителей города, решено переименовать город Сталинград в город Волгоград.

Кончался театральный сезон. Последним моим спектаклем была комедия Д.Аля «Опаснее врага», уже успешно прошедшая в Ленинграде в Театре Комедии у Акимова. И к нам приехал повторить свою нашумевшую питерскую постановку Наум, или, как мы его звали, Нема Лившиц, плейбой лет сорока, с густой, совершенно седой шевелюрой и жгучими нахальными черными глазами. Казалось, что постановка спектакля для него дело второстепенное, а приехал он сюда как гастролирующий жеребец для улучшения местной породы. Все наши дамы посходили с ума. К ним подключились студентки театральной студии при театре. Он приходил на репетицию томный, с усталой улыбкой на устах и красивым платком на шее. Платок иногда сползал, и были видны засосы разной степени спелости: от свежих синих до багровых старых. Работа тем не менее шла довольно весело, да и сама пьеса была очень смешная и острая. Я играл идиота чиновника – смесь Бобчинского и Альхена из «12 стульев». Мы сыграли премьеру при переполненном зале и кислых минах на лицах местного начальства. И Нема, провожаемый горестными стонами, уехал поправлять здоровье.

Уехали и мы. В отпуск. На юг, в Ялту. Не подозревая, что с этим отъездом заканчивается наша прежняя жизнь провинциальных артистов и начинается новая, в родном Ленинграде, в театре, где мне суждено будет прослужить целых двадцать шесть лет – главных лет моей творческой жизни, как я сейчас понимаю.

Ялтинский Дом творчества «Актер» был оккупирован в основном москвичами, которые держались хозяевами этого уютного заведения. Они шумели, пили, были на «ты» со всем обслуживающим персоналом. Все, как правило, приезжали сюда много лет подряд, занимая свои обжитые номера и садясь за облюбованные раньше столики в столовой – одна большая, шумная, веселая компания. Провинциалов было мало: все путевки забирала Москва. Мы держались робко, как бедные родственники. Особенно когда на пляже появлялись, скажем, Плятт со свитой, или Лановой в зените своей славы, Кваша и Табаков из «Современника», Юрий Визбор, Ширвиндт и т. д. Мы с Леной вставали рано, чтобы занять лежаки на пляже, и наслаждались морем. Я разорился на ласты и маску и заплывал так далеко, что берег скрывался из виду. Рядом с нами часто шумела одна компания, центром которой был высокий статный мужчина, голубоглазый, с ранней сединой. Он не закрывал рта, что-то все время рассказывал и, видимо, остроумное, потому что смех у них почти не смолкал. Иногда он вставал и шел к морю. Частенько, проходя мимо меня, он с улыбкой спрашивал: «Не одолжите маску?» Я с готовностью протягивал ему маску, а также ласты, которые он не брал: его нога в них не влезала, а подгонять под себя ему было лень. В очередной раз возвращая маску, он решил из вежливости со мной познакомиться.

– Вы, наверное, артист, – сказал он, присаживаясь рядом со мной на гальку.

– Да.

– Я так и подумал. В каком театре?

– Я работаю в Сталинграде, – еще не привыкнув к новому названию, ответил я.

– А что кончали?

– Ленинградский театральный.

– О-о! – обрадовался он. – А не знаете ли вы случайно Равиковича? Думаю, вы с ним учились приблизительно в одно время.

– Знаю, – тупо ответил я, совершенно растерявшись.

– Я его разыскиваю. Моя фамилия Владимиров Игорь Петрович. С этого года я руковожу в Ленинграде Театром имени Ленсовета, собираю труппу, и мне кто-то из московских критиков порекомендовал этого Равиковича из Комсомольска-на-Амуре. Но он уже успел оттуда уехать, а куда, в театре не знают.

– Я – Равикович, – тихо, не веря, что такое может быть, вымолвил я.

– Нет, вы серьезно?!

– Да, – и я машинально полез в брюки за паспортом.

Он долго меня обо всем выспрашивал: у кого учился, с чем выпускался, что сыграл в театрах. В конце разговора он предложил показаться к нему в театр. Мы договорились, что сразу же после Ялты я приезжаю в Ленинград и с ним созваниваюсь.