«Негативные» образы в рассказе «Скандал в Богемии» - [4]

Однако находчивая актриса оставляет королю вторую фотографию, «которую ему, может быть, будет приятно сохранить у себя», — совсем иную, чем та, за которой он охотился. На ней Ирен Адлер изображена одна, в вечернем платье. И Холмс, а не король, изъявляет желание сохранить у себя изображение героини, одетой в то, что называется «женским костюмом». На этой фотографии надежно закреплена женская ипостась Ирен, то есть она гам существует как женственный сексуальный объект, и даже Холмс воображает ее себе (и хочет, чтобы она была) именно такой. Поскольку эта фотография не представляет ценности как улика, короля она не интересует. Холмс же говорит, что эта фотография для него — «нечто более ценное», чем королевский перстень, который августейшая особа предлагает ему в качестве вознаграждения за труды. Первая фотография — оружие и гарантия, которыми Ирен Адлер может обезопасить себя. Вторая — оружие, которым Шерлок Холмс защищает образ «Той Женщины». Он ценит это изображение более чем второе, которое пытался получить, поскольку оно поддерживает условность, а не обнажает правду. «И когда он вдруг заговаривает об Ирен Адлер или о ее фотографии, то неизменно произносит почетный титул: ‘Та Женщина’», — вновь повторяет Ватсон в конце рассказа. То есть для Холмса фотография не изображение женщины, фотография и есть сама женщина. Помещенный в архив, снимок становится заменой реального человека. И это должно служить напоминанием нам, если не Холмсу, что викторианская гендерная идеология с ее обобщениями была способна ослепить даже самую совершенную в мире мыслящую машину. Эта система ограничивала поле зрения так, что даже сам Шерлок Холмс кое-что просмотрел.

Так же как в «Доме о семи фронтонах» и «Холодном доме», в этом тексте Дойла фотография демонстрирует сдвиг в условностях XIX столетия, касающихся классовых привилегий и взаимоотношения полов. Как портрет леди Дедлок становится ключом к расследованию ее «преступного» прошлого, а дагерротипы Холгрейва одновременно обнажают и приводят в действие фальшивые привилегии класса, так и угрожающая европейскому монарху Ирен Адлер подвергает сомнению представления Холмса о «естественных» категориях пола. Баккет, Холгрейв и Холмс сдвигают рамки патриархального уклада и полагают, что они реформаторы пришедшей в упадок судебной власти, — при этом они предлагают взамен новые формы власти и новые привилегии. В их мире привилегии и власть принадлежат профессионалам (таким, как они сами), принадлежат скорее по праву мастерства, а не рождения. В отличие от Холгрейва, с подозрением относящегося к этим самым законам и привилегиям, английские детективы не только действуют от имени власть имущих (королей и аристократов), они защищают и оберегают этих своих клиентов при помощи мощных линз, в которые наблюдают за миром и переводят его в изображение, подлежащее тщательному профессиональному контролю. Для этих знатных клиентов и важны прежде всего усилия сыщиков, «направленные на женщину» — на репрезентацию женского тела и обладание им, потому что именно от этого зависит сохранение (или, наоборот, уничтожение) привычных представлений: класс и пол.

В рассказах, последовавших за «Скандалом в Богемии», фотография продолжает служить главным образом средством установления личности, разоблачения самозванцев, доказательством обвинения. Например, в кульминации рассказа «Человек с рассеченной губой», когда Холмс обнаруживает под маской нищего по имени Хью Бун респектабельного представителя среднего класса, Невиля Сент-Клера, полицейский уверенно опознает его по снимку. «Да ведь это и есть пропавший, — говорит он. — Я знаю его, я видел его фотографию»[6]. В «Желтом лице» Холмс раскрывает тайну, окружающую ребенка в маске, при помощи медальона, в котором заключена миниатюра отца ребенка, чьи «черты являли безошибочные признаки африканского происхождения»[7]. Здесь снова фотография служит не только для идентификации, но и для того, чтобы подчеркнуть социальную границу — в данном случае, расы и класса, — так же как в «Скандале в Богемии» фотография подчеркивала категорию пола.

В каждой истории уголовного расследования и установления истины, которые мы рассмотрели выше, фотография становится предметом интереса для тех, в чьих руках сосредоточены власть и авторитет, как это имело место в реальной работе полиции в XIX веке. Архивная система Бертильона, который собирал информацию о преступниках и их portrait рагlé[8], начала широко применяться как раз тогда, когда прославился литературный герой Дойла Шерлок Холмс — создатель собственного частного архива, в котором он собирал «хронику преступлений»: информацию о преступниках. Дойл впервые представил Холмса читающей публике в 1887 году — в том же году получила признание предложенная Бертильоном система идентификации преступников. В рассказах о Холмсе прямо говорится о сходстве взглядов Холмса и Бертильона на фотографию и ее роль при установлении истины. В «Морском договоре» Холмс «завел разговор о бертильоновской системе измерений и бурно восхищался этим французским ученым». Позже, в «Собаке Баскервилей» (еще одной истории, где решающую роль играет идентификация по семейному портрету) клиент Холмса рассуждает о Холмсе и Бертильоне как о двух величайших европейских экспертах по расследованию преступлений, подчеркивая при этом «научный склад мышления» Бертильона и признавая, что «как практик» Холмс «не знает себе равных».