Нефритовый трон - [2]

— Ну довольно, — прервал его Барэм. — Можно подумать, от вас требуют отдать в чужие руки своего первенца. Мне жаль, что вы привязались к своему питомцу так сильно, однако…

— Отчаянный — не мой питомец и не моя собственность, сэр, — отрезал Лоуренс. — Он послужил Англии и королю не меньше, чем я или вы, а теперь вы просите, чтобы я солгал ему, потому что он не желает возвращаться в Китай. Что осталось бы от моей чести, если бы я согласился на это? Я не понимаю, — добавил он, не в силах более сдерживаться, — как вы вообще могли предложить мне нечто подобное.

— Черт вас возьми, Лоуренс! — гаркнул Барэм. Он много лет провел в море, прежде чем войти в правительство, и моряк в критических ситуациях всегда брал верх над политиком. — Он китайский дракон, поэтому в Китае ему, надо полагать, понравится больше, чем тут. В любом случае он принадлежит им, и это решает дело. Правительство его величества не может допустить, чтобы англичанина называли вором.

— Полагаю, что должен отнести ваши слова на свой счет. — Если бы Лоуренс уже не сварился наполовину, то сейчас непременно побагровел бы. — Так вот, сэр: это обвинение я полностью отвергаю. Присутствующие здесь джентльмены не отрицают, что подарили яйцо французам; мы захватили его вместе с французским фрегатом; Адмиралтейство же, как вам отлично известно, признало то и другое законным трофеем. Не вижу причин, по которым Отчаянный должен принадлежать им. Если они так озабочены тем, что упустили селестиала, не надо было отдавать яйцо Франции.

— Да, верно, — неожиданно произнес Юнсин. Он говорил по-английски с сильным акцентом, медленно и чересчур правильно, но это лишь придавало веса его словам. — Отправлять второе яйцо Лун Тен Цянь за море было, бесспорно, чистейшим безумием.

Оба англичанина умолкли, и знаток языков перевел слова принца остальным. После этого голос впервые подал Шун Кай: он что-то сказал на своем языке, но, заслужив резкий взгляд принца, почтительно склонил голову. Лоуренс понял это так, что у других членов посольства может быть свое мнение, но ответ Юнсина, судя по тону, не поощрял их высказывать оное.

— Однако, вопреки несчастной случайности, по которой яйцо оказалось у вас, — продолжал по-английски принц, — Лун Тен Сян предназначался в дар французскому императору. Он рожден не для того, чтобы носить на себе простого солдата.

Лоуренс, взбешенный этим «простым солдатом», впервые посмотрел прямо в холодные глаза принца.

— Мы с Францией находимся в состоянии войны, сэр. Если вам угодно заключать союз с нашим неприятелем и оказывать ему военную помощь, не посетуйте на то, что мы отбираем ваше вспомоществование в честном бою.

— Вздор! — вскричал Барэм. — Китай ни в коей мере не является союзником Франции, и мы не считаем его таковым. А вам, Лоуренс, ни в коей мере не подобает обращаться к его высочеству, — свирепо присовокупил он вполголоса. — Держите себя в руках.

— Вы используете пиратство как довод в свою защиту? — презрительно бросил принц, не обращая внимания на вмешательство лорда. — Обычаи варварских наций нам безразличны. Грабьте друг друга как считаете нужным, если только это не наносит оскорбления императору, как произошло в данном случае.

— Нет, ваше высочество, ничего подобного, — засуетился Барэм, прожигая Лоуренса взглядом. — Его величество и все британское правительство питают к китайскому монарху глубочайшее уважение. О намеренном оскорблении даже речи не может быть. Будь нам известно, что это за яйцо, мы никогда бы…

— Теперь вам уже все известно, однако вы ничего не сделали для искупления вашей вины. Лун Тен Сян по-прежнему носит сбрую, словно какой-нибудь конь. Он перевозит грузы, подвергается всем опасностям войны, и опекает его простой капитан. Лучше бы это яйцо кануло на дно океана!

Лоуренс с радостью отметил, что Барэм и Повис не меньше его поражены жестокосердием принца. Даже переводчик поморщился и в первый раз не стал доводить до других смысл сказанного.

— Уверяю вас, сэр: знай мы, что вы будете против, сбруя вовсе не была бы надета, — заспешил, опомнившись, Барэм. — Мы постарались всячески возместить Отчаянному… то есть Лун Тен Сяну… все прежние неудобства. Капитану Лоуренсу он, во всяком случае, больше не подчиняется. Вот уже две недели, как мы пресекли их общение.

Напоминание об этих горестных днях окончательно вывело Лоуренса из себя.

— Если кто-то из вас действительно печется о его благе, вам следует руководствоваться его чувствами, а не собственными желаниями, — заявил он, возвысив закаленный многочисленными штормами голос. — Вы возражаете против сбруи и в то же время просите, чтобы я помог вам надеть на него цепи и увезти его против воли. Знайте же, что этого я не сделаю никогда. Знайте и будьте прокляты!

Барэм, судя по выпученным глазам и упершимся в стол ладоням, охотно заковал бы в цепи самого Лоуренса, но тут в разговор наконец-то вмешался Повис:

— Довольно, Лоуренс, замолчите. Нам незачем больше удерживать его здесь, Барэм. Ступайте, капитан, вы свободны.

Долгая привычка к повиновению взяла свое, и Лоуренс вылетел прочь из зала. Заступничество Повиса скорее всего спасло его от ареста, но он не питал благодарности к адмиралу. Невысказанные слова теснились у него в горле. Он обернулся к захлопнувшейся за ним двери, но беззастенчивое любопытство стоявших на страже морских пехотинцев побудило его овладеть собой и уйти.