Нефритовый Грааль - [23]

Анни впервые поймала себя на том, что норовит вернуться в глубины памяти, в прошлое, в запертые комнаты подсознания. Она подумала, что прежде, наверное, боялась вспомнить, даже попробовать; теперь это стало необходимостью, неотложным делом… Она мысленно нарисовала себе больничную палату, лежащего на кровати Даниэля, кровоподтек на его лице — темный, резко контрастирующий с белизной кожи, белыми бинтами, белой подушкой… Даниэля, ускользающего от нее… и вдруг — открывшего глаза; и ту любовь, что читалась в них, пронзающую ее даже теперь, вновь и вновь, бередящую старую рану. Анни цеплялась за тот миг и одновременно отталкивала его, ибо в сравнении с ним остальные моменты ее жизни казались размытыми и бесцветными. Только теперь она знала, что должна пойти дальше, вскрыть боль, дотянуться до самой смерти. Пальцы соскользнули с клавиатуры; лицо потеряло всякое выражение. Вернулись ощущения: цвета, чувство кружения и полета, падение во что-то мягкое, теплое прикосновение… Ее объяла любовь, подчинив разум и тело, наполнив собою все до последней поры, затмив и душу, и мысли, охватывая своей страстью и мощью. Любовь Даниэля — наверняка Даниэля! Но Даниэль многое отдал и мало взял; а эта любовь брала все — все, чем она была, и все, что у нее было, и отдавала лишь на собственных условиях, по своему усмотрению. Великий дар — дар, стоящий заплаченной за него цены, хотя платить пришлось собственной жизнью и душой…

Вдруг все содрогнулось: в забытьи Анни уронила голову на руки; теперь мир медленно возвращался на круги своя. Она подняла взгляд и увидела книжную лавку, и рыбок, плавающих сквозь коралловые заросли, — заставку на мониторе, и пылинки, кружившиеся в луче солнечного света, что лился из маленького бокового окошка. Постепенно пульс пришел в норму, но Анни по-прежнему сидела неподвижно. Минул час или больше, прежде чем она наконец встала и пошла заваривать чай.

С чашкой она вернулась к столу и села за компьютер; нажала несколько клавиш и набрала электронное сообщение о том, что разыскивает по заказу клиента редкое первое издание одной книги. Мыслями Анни была далеко отсюда. Она выслушала теорию Бартелми, но внутренне никак не могла принять ее скрытого смысла. Некто — нечто — овладел ею в миг смерти Даниэля, и она забеременела. В нее вторглись и изнасиловали, когда она была открыта и уязвима, когда предлагала всю себя Даниэлю, для Даниэля, — но не Даниэль принял ее. Некая посторонняя сила схватила и использовала ее, воздвигнув плотный барьер в сознании и оставив ей… Натана. В Анни медленно нарастал гнев, которого она не ощущала прежде, — белый огонь, способный спалить стены между мирами и позволить ей пронестись по многомирью в поисках обидчика. Тот осенил ее печатью своего духа — Анни вырвет из себя этот дух и вернет отобранную жизнь, и отравленную любовь, и душу, которую он оставил надломленной или оцепенелой…

Пока в сердце бушевала ярость, чай совсем остыл; а потом пламя внутри погасло, и слезы градом покатились по лицу.

В таком состоянии ее застала Хейзл Бэгот, заглянувшая в лавку за учебником.

— Что случилось? — перепугалась она. — Анни, Анни, что не так?

— Ничего, — всхлипывала Анни, изо всех сил стараясь взять себя в руки.

Хейзл неловко обняла ее; девочка никогда не видела, чтобы взрослые так рыдали, хотя ее мать плакала довольно часто. Детский браслет запутался у Анни в волосах и сильно дернул, так что Анни вздрогнула от боли. Хейзл попятилась к двери, бормоча извинения, и вылетела на улицу. Навстречу шел Майкл, и девочка почти без борьбы затолкала его в лавку, чтобы он как-нибудь успокоил Анни. Сама же Хейзл отправилась домой: ей нужно было поразмыслить над этой тайной; на браслете так и осталась зацепившаяся прядь волос.

Уткнувшись лицом в плечо Майклу, Анни долго плакала, пока наконец не затихла.

— В чем дело? — спросил он. — Могу я чем-нибудь помочь?

— Нет. Спасибо. Просто… вспомнилось кое-что давно забытое, чего я никогда не понимала… не могла осознать.

— Поделишься со мной?

— Нет. Извини, это слишком…

— Личное?

— Слишком запутано. — Она подняла на него красные заплаканные глаза, по-детски вытирая ладонью нос. — Прости, мне бы не помешала салфетка. Даже не одна.

— Я принесу. — Майкл поднялся. — А где?..

— Туалетная бумага. В ванной. По лестнице вверх и налево. Не стоит беспокоиться…

Он взбежал по лестнице и вернулся с рулоном туалетной бумаги.

— Спасибо, — еще раз поблагодарила Анни, чувствуя себя беспомощной и угодившей в глупое положение. Она энергично высморкалась, думая, как объясниться: не хотелось лгать человеку, который к ней так добр.

Но Майкл ни о чем не спрашивал.

— Если я могу что-то сделать…

— Нет, в самом деле теперь все в порядке. Просто мне надо побыть одной.

Он стоял и смотрел на нее — впервые без привычной кривоватой улыбки на губах.

— Хорошо. Если что-то понадобится — только попроси. Ты всегда можешь на меня рассчитывать.

«Я ему действительно нравлюсь», — подумала Анни, и мысль эта согрела ей душу и взволновала больше, чем она могла предположить, унеся с собой последние остатки спокойствия.

Анни едва не спросила его: а как Рианна отнеслась бы ко всему этому? И, разумеется, промолчала.