Нефритовый голубь - [9]

Когда открыл глаза, развлекающаяся толпа уже распалась на отдельные, тяготевшие к пивным бочкам группы, веселие в которых, однако, еще било ключом. Впрочем, далеко не все предавались пьянству. Наиболее усталые, отдыхали, сидя на траве, другие запускали фейерверки, а самые стойкие приверженцы традиций собирали высокие, в несколько сажень кучи хвороста, чтобы устроить грандиозные костры – неотъемлемую принадлежность Ивановой ночи.

Ко мне подошел крестный. Общество, видимо, уже освободило Иоганна Карловича от почетных, но вместе с тем и крайне обременительных для организма обязанностей Бахуса, и он, хотя и был явно навеселе, поспешил найти меня, дабы справиться, каковы дела у Эльзы. Крестный не очень-то обрадовался, когда услышал, что Али Магомедд немного помог сестре:

– Понимаешь, Peter, ей будет худо до тех пор, пока она не расстанется с полковником.

Это утверждение я, разумеется, оспорить не мог. А в крестного под влиянием праздника, похоже, вселился некий древнегерманский дух – свирепый и воинственный, потому что Иоганн Карлович продолжил весьма резко:

– Если мерзавец Подгорнов не пожелает дать ей свободу по-хорошему, а я уверен, что он этого сделать не захочет, то его надо просто убить. И дело с концом, – крестный сделал стремительное движение рукой.

Кажется, он уже представлял себя отважным рыцарем и заносил меч над несносным полковником.

Порыв этот, вызванный шаловливой игрой воображения, чуть было не привел к плачевным результатам. Потеряв равновесие, крестный рухнул… К счастью, прямо в мои крепкие объятия.

Серьезной заботой той последней довоенной Ивановой ночи стала доставка Иоганна Карловича домой. Крестный, хотя и шествовал не особо уверенно, а периодически и вовсе останавливался передохнуть, тем не менее настойчиво уговаривал меня отправиться прямо сейчас в театр «Эрмитаж» на спектакль «Женщины и вино».

– Это очень пикантное представление, – безапелляционно утверждал Иоганн Карлович, лукаво подмигивая вашему покорному слуге.

На Большой Садовой я очутился глубокой ночью.

***

Подходя к дому, я полагал, что все уже спят. Во многих окнах, однако, несмотря на позднее время, горел свет. Едва я переступил порог, как родители сообщили неожиданную весть: Михаил Александрович не только отсутствовал весь день, но и в имении также не объявлялся, о чем стало известно от управляющего, который ближе к вечеру привез оттуда зелень на кухню.

Сначала родители и Эльза надеялись, что полковник предпочел провести воскресный день на службе – в штабе Московского округа – хотя и знали, что у Михаила Александровича был выходной.

Позвонили в штаб, выяснилось, что дежурные офицеры Подгорнова не встречали. Они, в свою очередь, незамедлительно связались с командующим войсками округа генералом П. А. Плеве, уже вернувшемся с праздника, доложили доблестному военачальнику об исчезновении полковника. Тот выразил глубокую озабоченность судьбой подчиненного, в очередной раз четко продемонстрировав свою принципиальную жизненную позицию, удивительно образно и лаконично сформулированную нашим великим поэтом М. Ю. Лермонтовым: «слуга царю, отец солдатам».

Ночь тянулась долго. Проходил час за часом, полковник известий о себе не подавал. Все не на шутку заволновались, принялись звонить знакомым. Тем, разумеется, у кого были телефоны. К остальным же отправили слуг. Ничего хорошего, к сожалению, узнать не удалось. Похоже, что мы с Эльзой были последними, кто видел Михаила Александровича.

– Надо заявить в полицию об исчезновении Миши, – резюмировал сложившуюся ситуацию папа.

– Телефонируй немедленно, Peter, – отдала мне приказ мама.

Эти тревожные мгновения хорошо запечатлелись в памяти. Испуганные неизвестностью старики-родители сидят рядышком на диване в нашей гостиной, чья такая привычная и уютная мебель красного дерева теперь, казалось, в цвете своем обрела некий зловещий оттенок.

Эльза стоит на балконе, накинув на плечи бардовую шаль, курит папиросы «Осман». Одну за одной. Детей уложили спать. С ними сейчас няня. Я, единственный, кто не утратил присутствия духа, уже который раз набираю пятизначные номера друзей, знакомых Михаила Александровича.

***

Понедельник был исполнен мучительным ожиданием.

Больше всех, как ни странно, переживала Эльза. (Это при ее-то отвратительных отношениях с супругом!) Сестра моя заперлась в комнате и никого к себе не пускала. Долго уговаривал ее через дверь прекратить курить крепкий «Осман» и взять у меня более мягкий и качественный «Зефир». Она разрешила мне войти, взяла папиросы и тут же категорически потребовала оставить ее одну.

Полиция тщетно искала полковника по всему городу. Мы же позвонили в «Московские ведомости», «Русское слово», «Русские ведомости», «Московский листок», «Копейку», которые в вечерних выпусках дали сообщения об исчезновении Подгорнова. О субботнем визите к Али пресса не писала: следователь Пантелей Тертышников, занявшийся нашим делом, посоветовал на всякий случай не делать некоторые подробности случившегося достоянием общественности.

Я прислушались к рекомендациям этого офицера полиции – человека, несомненно солидного, знающего, внушающего доверие своими умными маленькими глазками, длинной профессорской бородой и неимоверной худобой, свидетельствующей либо о присущей выдающимся умам язвенной болезни, либо и вовсе об аскетическом образе жизни, свойственном подвижникам своего дела.