Неформальная экономика - [23]

В 1965 г. в США предприятия с числом работников не более 10 человек составляли 75% зарегистрированных предприятий, при этом они давали работу 14% занятого населения. Спустя два десятилетия мало что изменилось. В 1983 г. доля таких предприятий и доля привлекаемых ими работников составили соответственно 76,8 и 16,4% [Portes, Sassen-Koob, 1987, р. 44]. Доля микропредприятий была заметно выше именно в тех отраслях, которые в общественном сознании традиционно связываются с неформальной экономической деятельностью.

Довольно часто сторонники точки зрения, что неформальная экономика вытекает из специфики стран «третьего мира», апеллируют к качеству рабочей силы развивающихся стран. Неформальная экономика трактуется как прибежище обездоленных, у которых нет шансов нормального, т.е. легального трудоустройства. Неформальная экономика предстает, согласно этой версии, неким резервуаром, куда «стекаются» отверженные формальным рынком труда, что превращает их в некоторую ипостась безработных. Но если европейским или американским безработным гарантировано пособие, то безработным Африки и Латинской Америки гарантировано его отсутствие (или чисто символический размер), что и толкает их на путь самообеспечения в виде неформальной экономической деятельности. Данная логика прочно связывает феномен неформальной экономики с бедностью стран «третьего мира» и, на первый взгляд, она вполне состоятельна. Однако с неизбежностью из нее следует два вывода: а) скудность заработков «неформалов» на фоне доходов работников формального сектора; б) вынужденность, безальтернативность неформальной экономической деятельности в результате отсутствия возможностей легального трудоустройства.

Однако накопленные исследователями эмпирические материалы свидетельствуют о спорности этого суждения. Так, в Монтевидео (Уругвай) в 1983 г. среднемесячный заработок в формальном секторе экономики составлял 172,92 долл., в неформальном – 172,88 долл. В том же году в Лиме (Перу) эти цифры были равны соответственно 119,05 и 108,12 долл. [Portes, Sassen-Koob, 1987, р. 41]. Как видим, расхождение минимально. Хотя стоит отметить, что неформальный сектор характеризуется более значительной дифференциацией доходов, нежели формальный [26] . В основе лежит то обстоятельство, что в неформальном секторе бесконтрактность наемных работников – тотальная, тогда как бесконтрактность предпринимателей – частичная. Не имея контракта с нанимаемыми работниками, они обычно входят в систему субконтрактных отношений с представителями формального бизнеса, в результате чего их отношения с заказчиками стабильны и защищены законом, а отношения с наемными работниками допускают беззаконие и произвол. В этих правовых «ножницах» и скрыт механизм сверхприбыли предпринимателей-нелегалов. Кроме того, наемные работники теневого рынка труда зачастую вербуются из числа социально маргинальных групп, что позволяет проводить относительно них политику ценового демпинга. Бросающиеся в глаза нищета и бесправие этих людей формируют устойчивое представление об относительно низких доходах участников неформальной экономики. При этом забывается, что их работодатели принадлежат тому же сектору, и их доходы, питаемые экономией на оплате труда, превосходят доходы сопоставимого по обороту предпринимателя легального бизнеса.

Уместно вспомнить СССР, социальная структура которого характеризовалась высокой степенью социальной однородности по материальному признаку и отсутствием безработицы как таковой, что однако не помешало развитию советской теневой экономики [Grossman, 1982]. Этакратизм, господствовавший в СССР, приводил к доминированию властной иерархии и проявлялся в присвоении экономических излишков не экономическими агентами, а властью [Шкаратан, 1992]. В советских условиях теневая экономика развивалась не за счет материально обездоленных, а за счет властью наделенных: уровень в партийно-хозяйственной иерархии определял меру возможного участия в теневой экономической деятельности. Таким образом, опыт СССР доказывает, что наличие широких слоев отверженных формальным рынком труда не является обязательным условием неформальной экономики.

Что же касается современной России, то в отличие от стран «третьего мира» значительную часть обедневшего российского населения представляют специалисты с высоким уровнем образования и квалификации. Рыночные условия поставили перед ними дилемму: отказаться от малооплачиваемого профессионализма в пользу более доходных «рыночных» видов деятельности (что зачастую в российских условиях ведет к депрофессионализации под видом переквалификации, когда, скажем, врач начинает работать продавцом) или сохранить верность профессии, амортизируя свое решение участием в неформальной экономике. Таким образом, если в «третьем мире» низкодоходные группы населения характеризуются недостатком человеческого капитала, что делает их участие в неформальной экономике безальтернативной стратегией выживания, то в России группа новых бедных, будучи довольно гетерогенной по образовательно-квалификационному признаку, включает в себя значительную долю высокообразованных специалистов,