Нефертити - [76]

— Вам, видимо, ещё рано вставать, ваше величество, — прошептала она.

Аменхетеп помедлил, кивнул, принцесса помогла ему улечься в постель. Мелкие капли пота выступили на лице. Он был так огорчён, словно у него отняли любимую игрушку.

— Не переживайте, — принцесса дотронулась до его руки. — Всего один день, но он пролетит быстро.

Одинокая слеза скатилась по щеке властителя, он шмыгнул носом, и принцесса почувствовала к нему столь сильную жалость, что ей захотелось приласкать его. Она сама сжала его ладонь.

— Почему ты плачешь? — спросила она, перейдя на «ты». Он это отметил и улыбнулся.

— Я подумал, что не над всем властен.

— А ты этого хочешь?

— Если б я был над всем властен, я бы не стал ждать целый день, чтобы объявить о нашем счастье, — гладя её руку, прошептал он.

— Мы всё равно будем счастливы, — помолчав, улыбнулась она. — Даже если для этого нам придётся пережить целый день!

— Да, ты права. Мы всё равно будем счастливы! — не выпуская её руку, уверенно произнёс фараон. — Когда я лежу, у меня голова не кружится, а значит, это пройдёт, и завтра всё свершится. Я больше не хочу с тобой расставаться.

Тиу стояла за дверью, слушая, о чём они говорят, и с трудом сдерживала слёзы. Да, она хотела, чтобы сестра понравилась ему, чтобы он взял её в жёны, но царица даже не предполагала, что его захватит любовная страсть. Нефертити вела себя сдержаннее, умнее, в чём-то даже расчётливее, девочка много пережила за детские годы и рано повзрослела. «Фараон ей нравится, но страсти в её душе нет, — отметила Тиу. — Как не было её и у меня. Но может быть, так лучше?»

Она отошла от двери, кивнув слуге, чтобы он охранял покои государя.

Сирак, отобедав, дремал в кресле в небольшой гостиной рядом со спальней самодержца. Похрапывали рядом и ученики. Увидев царицу, они тотчас вскочили, проснулся и лекарь, пытаясь подняться, но Тиу лёгким жестом оставила его сидеть.

— Мне кажется, беседа с принцессой немного утомила его величество, они говорят уже около часа, а властитель ещё слаб, хоть и не подаёт вида, — проговорила она. — Ему, наверное, пора пообедать, принять снадобья и отдохнуть. Я бы хотела, чтоб вы сами прервали их разговор, разрешив принцессе повидаться с ним ближе к вечеру, скажем, перед сном, но так же недолго, на полчаса. Только распорядитесь мягко и ласково. Государь влюблён, и сами понимаете, нельзя задевать его достоинство... — царица улыбнулась.

Лекарь поднялся, поклонился царице.

— Вы, как всегда, прозорливы и мудры, ваша светлость, — церемонно ответил он.

— А сестре скажите, что я жду её у себя, — уходя, сказала Тиу.

Илия сразу же почувствовал, как резко переменились его отношения с фараоном, и не понимал, отчего это произошло. Хотя всё оставалось по-прежнему, больше того, правитель передал ему часть своих важных полномочий — единолично принимать зарубежных послов и договариваться с ними по всем вопросам торговли, взимания пошлин, установления цен и обменных весовых объёмов, а также разбирать и принимать решения по другим важным посольским предложениям — но вдруг точно тень пролегла между ними. Возникли странные настороженность и недоверие во взоре самодержца и острый холодок, даже небрежение в его скупых речах, когда тот изредка заговаривал со своим сановником. Всё шло к тому, что Илия доживает последние дни на посту первого царедворца. Так ему казалось, и чутьё его не обманывало.

Ханаанин ломал голову, не в силах сам разгадать эту внезапную перемену в настроениях фараона. Наконец не выдержал, бросился за помощью к Азылыку, всё рассказал без утайки, прося объяснить, в чём его вина и есть ли она, может быть, ему всё мерещится и он зря пугает себя.

— Есть, есть вина, — потягивая сладкое винцо, закивал оракул.

— Но какая? Объясни мне?

— Пора бы и самому тебе, Илия, такие простые орешки расщёлкивать, скорлупа на них тоненькая, сквозь неё всё видно. Меня не станет, пропадёшь ни за что! — усмехнулся он, скривив тонкие губы.

Азылык за последние годы подобрел, наел брюшко, некогда узкое, как бритва, лицо заметно округлилось. Кассит даже похорошел, морщины разгладились, а в глазах появился загадочный блеск.

— Я надеюсь, дядюшка, что вы ещё долго проживёте! — льстиво проговорил первый царедворец. — За что же обиделся на меня наш властитель? Я никогда худого слова о нём не сказал! Может быть, навет какой? Завистников у меня хватает, дядюшка.

— Да нет, уважение к тебе большое с той поры, как началась засуха, а потому никто не смеет хулу распространять. Но помимо слов есть ещё и глаза. Они-то тебя и подвели! — заметил прорицатель.

— Глаза? — не скрывая усмешки, удивился Илия, закрутился на месте, ища хоть одно зеркало в комнате дядюшки, но тот, как и любой оракул, их намеренно избегал. — А что мои глаза? Кого могут обидеть мои глаза?!

— Того, кто для властителя ныне дороже всех на свете, — загадочно сказал Азылык.

Первый царедворец задумался. Во дворце все, кому не лень, болтали о скорой женитьбе фараона на митаннийской принцессе. Илия вспомнил об их мимолётной встрече, и его вдруг осенило: неужели Аменхетеп возревновал свою невесту? Неужели он заметил, как она восторженно смотрела на Илию, и это стало причиной его недоброжелательства?