Нефертити - [36]

— И долго этого ждать?

— Недели две, не больше. Точнее скажут лекари, которые завтра вас осмотрят...

— Я обещал своим полководцам, что поднимусь через два дня! — перебив Озри, не на шутку рассердился властитель, и тонкие губы его задрожали.

— Но я не лекарь, ваша милость, — заюлил оракул, — мы все будем стараться и уповать на звёзды, которые сулят вам новые подвиги и земную славу...

— Вот и пусть!.. — яростного порыва хватило на эти три слова, рот царя ещё продолжал открываться, но оттуда вырывалось лишь сипение.

В другое время правитель приказал бы казнить оракула, ибо если он сказал «два дня», то этот срок не подлежал пересмотру. Но сейчас у него недоставало сил, чтобы разгневаться. Несколько мгновений он молчал, а Озри, склонившись в полупоклоне, терпеливо ждал, когда государь разрешит ему уйти.

— Мне нужен толковый человечек, из ваших, кто бы извёл Азылыка, — немного передохнув, прошептал Суппилулиума, подавшись вперёд и вцепившись в подлокотники тронного кресла. — Видимо, мечом его гнилую голову не смахнуть. Что ж, выпустим на него своего колдуна. Есть такой на примете?

— Найдём, ваша милость, — не задумываясь, ответил Озри, и почти неуловимая насмешка пробежала по его губам.

Обед в честь митаннийской принцессы плыл подобно ладье по стремительному Нилу. Он начался с орехов, фруктов, кокосового молока, медовых пастилок и лепёшек, а только потом подали рыбу и жаркое из баранины, а ещё чуть позже журавлей, запечённых в глине, слуги разносили сладкое разбавленное вино и остро-кислый сок из граната и диких ягод.

Обычно за столом прислуживали шестеро слуг, на этот раз их было двенадцать. Юноши двигались легко и незаметно, меняя одно блюдо за другим и зорко следя за тем, чтобы все высокие сосуды для вина и чаши для сока из синего и зелёного непрозрачного стекла были наполнены. Распорядитель обеда старый Саам внимательно следил за молодым наследником, мгновенно откликаясь на любой его знак и тотчас исполняя его приказы. Юный царевич был хозяином этого званого пиршества.

Когда Илия принёс Нефертити приглашение наследника, она так растерялась, что попробовала снова отказаться, хотя юный правитель в ту первую встречу у бассейна ей сразу понравился. Его удлинённое, красивой лепки лицо с нежной смуглой кожей, восхищенный взгляд ярких, темно-изумрудных глаз невольно завораживали, притягивали к себе, заставляли довериться, а умная речь располагала и внушала уважение. Но привыкшая к одиночеству, смирившаяся с тем, что её выселили из дворца и даже свидания с сестрой происходят изредка, украдкой, она сама не хотела сближаться с правителем, о котором не переставала думать. Его дружеские знаки внимания могли заронить надежду в её сердце, а потом расставаться с ней будет нелегко.

А потому принцесса спешно придумывала вескую причину для отказа, такую, чтоб юный фараон не обиделся. Она не любила долгие обеды, тем более церемониальные, за которыми надо обязательно о чём-то говорить и обязательно пробовать разные блюда; уж лучше бы царевич пригласил её в бассейн, она бы согласилась, но первый царедворец неожиданно упал на колени и с мольбой произнёс:

— Если вы откажетесь, ваша светлость, я лишусь своего места, так мне сказал мой господин. Пожалейте меня и моих детей! — он был так красив и трогателен в эту минуту, что у принцессы не повернулся язык отказать ему.

Её встретил сам наследник с матерью, проводил к столу, усадив рядом с собой. Старый фараон восседал в центре стола не только без традиционной бороды, но и без привычного головного убора. Его редкие волосы были седы, и, глядя на них, можно было понять, насколько он одряхлел. Однако, взглянув на Нефертити, государь тотчас оживился, глаза у него заблестели, и царевич позеленел от злости. Он тотчас понял, какую непоправимую ошибку совершил, затеяв этот обед, ибо сластолюбие отца не знало границ. Он уже почти не захаживал в гарем, и Ов, как ни старалась, не могла возродить его боевой пыл, но глаза ещё могли восторгаться женской красотой, а воображение — рисовать сладкие картины утех; в этот вожделенный миг что-то оживало во властителе, и ему снова казалось, что он на всё способен.

— Как ты могла так долго скрывать от меня этот восхитительный цветок?! — то и дело обращаясь к Тиу, восторженно восклицал Аменхетеп Третий, глотая настой из корня мандрагоры, который прописали ему лекари, дабы правитель поддерживал в себе жизненные силы. Кроме него, каждый день по утрам фараон проглатывал по толчёной жемчужине, пил горячую змеиную кровь, ограничивая себя в еде, и временами совсем неплохо выглядел. Особенно если встречал юную красавицу, к коим всю жизнь был неравнодушен. Властители соседних стран по-прежнему в качестве подарка присылали египетскому фараону юных наложниц, и другого столь пышного гарема, где нежились и жаждали любви сотни обольстительных красавиц, на земле ещё не было.

— Я тебя не один раз просила принять мою сестру, — сердито напомнила царица, но старый самодержец уже не слышал никого, кроме самого себя.

— Я хорошо знал твоего отца, Нефертити! — обращаясь только к ней, ласково пел самодержец, зная, чем можно увлечь столь юное создание. — Сутарна был замечательный государь, мы часто пировали вместе, и меня всегда поражало, что он каждый раз поднимал чашу за красоту царицы Айи. Я больше не встречал правителей, столь сильно и горячо привязанных к своей единственной супруге. Я даже поначалу думал, что он неизлечимо болен, так бывает, но потом убедился, что он ещё о-го-го как крепок!