Недра - [6]

Говорит Варенька, точно все спешит рассказать, - и о классной даме Павлунчике, которая "отличилась недавно", и о "началке Евдохе", и о том, каков за последнее время стал ихний батюшка, "pere Антонин".

Костя слушает, и ему так нравится ее голос, теперь, ночью, пониженный и от этого какой-то волнующе красивый, и нравится, что у нее так много веселого обо всех.

Отец Кости - человек мрачный. Он - по хлебной части. Чай пьет вприкуску. Дома - скупо, тесно, грязно, но Костя никому из чужих не жалуется на это: он стыдлив.

Около большого сада купца Стрекачова останавливаются послушать соловья, который лучше морозовского: звончее, колен больше, и они чище.

- Должно быть, старый, - замечает Костя.

- Нет, он просто талантливый, - говорит Варенька.

Луна над этим садом как-то особенно хрустальна и велика на просторе, и глаза Вареньки загадочно блистают. Кажется Косте, что нет и не может быть ничего прекраснее их, и горячим лицом он тянется к ним и касается их невольно. Серчает Варенька.

- Без глупостей! - говорит она резко. - И я этого так не люблю, так не люблю!

Она стоит некоторое время, надувшись, и потом, четко ставя ноги, идет назад.

- Куда ты? Варя!

- Я - домой... И не смей провожать: я одна.

- Зачем ты так? - волнуясь, стремительно догоняет ее Костя. Варенька!.. - Догнал; идут рядом.

- Я с тобой просто гулять вышла, просто так, ну... а ты...

- Я больше не буду этого, прости... Я нечаянно... не серчай...

Несколько времени молча идут назад, но от этой ночи назад идти нельзя только вперед можно.

- Хочешь, еще погуляем немного, только без глупостей, - говорит, наконец, Варенька.

И, повернувшись, они идут снова в ночь, и замечает о себе Варенька, подобрев:

- Я капризуля страшная, ты не думай... я и ногами топать могу и кричать могу, - ты меня еще не знаешь как следует...

Вышли на улицу, кое-где освещенную, несмотря на ночь; главная, Дворянская - магазины.

Вот гастрономический Стрекачова, большой, с зеркальными окнами; внутри горит лампа-молния и гореть будет до часу ночи: при магазине клуб. В окнах так много консервных жестянок разных цветов, ветчина, фрукты, вина, и огромный пухлый кот - желтый, с белыми полосками поперек, сидит на прилавке и куксится.

Вскрикивает Варенька:

- Ах, котище какой! Вот прелесть!.. Страх как люблю!..

Ей хочется добавить: непременно заведу такого, но она добавляет:

- Это он от мышей.

- А сам, небось, втихомолочку пользуется, - говорит Костя смеясь.

- Если бы пользовался, его бы не оставили, что ты!

- Да ведь щекочет в носу... ветчина, например.

- Ну что ж... щекочет: он - ученый.

- До трех часов потерпит, пожалуй, а уж потом...

- Почему это до трех именно?

- Не знаю уж... так мне кажется.

- Это ты по себе судишь?

- Я - куда там! Я бы и часу не утерпел, ха-ха!

- Эх, ты!.. Да не хохочи по-лешему!.. А вон яфские апельсины, вкусные-вкусные... Ну, пойдем посмотрим, какие теперь перчатки модные.

В галантерейном освещена витрина - только не уличным фонарем, а луною. Длинные перчатки развешаны крест-накрест.

- Вон какая теперь мода: белые, лайковые, пуговки черные, большие...

- Всегда они такие были!

- Нет, не всегда! Что ты? Много ты знаешь!.. А вот корсеты - посмотрим пойдем.

- Ну, зачем еще корсеты, дрянь!

- И вовсе не дрянь... Какой ты, Костя, грубый! Тебя просят, - ты должен идти... Вот видишь, голубой с сеткой на всю фигуру? Это - парижский.

- Пойдем к реке, - предлагает Костя, - там теперь замечательно.

- А бабушка? - вспоминает Варенька. - И то уж как далеко ушли!

- Ничего, я думаю.

- Может быть, и ничего... Я бы почувствовала. Я тогда почувствую... Ведь у меня рефлексы очень сильные...

- Рефлексы, - мягко поправляет Костя.

- Ну, все равно... И вот эти мои ре... рефлексы...

- Рефлексы.

- Что это ты ко мне все придираешься, Костя?.. Думаешь, это очень хорошо?

- Ну, я не буду... Ты на меня не серчай...

Какой-то одинокий пьяный, в нахлобученной фуражке, весь намеленный, должно быть рабочий с мельницы, полз навстречу, покаянно бурча:

- Как поро-сенок... Пятьдесят два года мне, а я... как поросенок...

Поровнявшись, сделал крутой зигзаг и чуть не придавил Вареньку. Костя ловко поставил руку ребром между ней и пьяным и пояснил взрослым басом:

- Деривация влево, почтенный!

А Варенька, прижавшись к нему, сказала:

- О господи! Вот еще!..

И подумала тут же: "Через год Костя - студент... Студенту уж и жениться можно?.. - И потом еще подумала: - Он ведь и не бедный, из купцов... Его, если подстричь, одеть прилично и чтоб он не сутулился так, - он будет даже красивый..."

V

Полукругом мягким и лунным, чуть задымленным от ночного пара, река подходила к берегу с двумя мостками для баб-полоскалок, а за рекой - дубовая Хлебинина роща, где дубы огромные, старинные, где росли ландыши, где устраивались маевки. Над рекой повсюду теперь горластый, влажный, упругий рокот лягушек - к дождю или к вёдру, к чему они там задают свои балы и концерты? Сзади - за спиной - линия невзрачных домишек, и от них жилой, печной запах; несколько крашеных лодок в воде у причалов, две-три скамейки на берегу, и надо всем вверху очень далекое свежее небо в мелких звездах, и так ясно, что перед этим небом все дела человеческие, великие и малые, равны. Но это только с первого взгляда так: во все нужно вглядеться пристально, послушать, подышать светлой речкой, идущей издалека, различить несколько слабых сырых огоньков вдали, вспомнить детство.