Недостающее звено - [14]

Вот почему все мы носим в своих генах порядочный груз неадаптивных черт. Некоторые из них действуют как сортировщики и бракуют нас, если мы слишком уж отклонимся от оптимальной модели. Иногда такая неприспособленность принимает очевидные формы ("обнаженное" сердце при не сформировавшейся грудной клетке обрекает новорожденного на мгновенную смерть).

Но по большей части генетическая изменчивость гораздо менее опасна и гораздо менее драматична. Она создает бесчисленные, но незначительные отличия у всех нас. Однако если она потенциально опасна, то неизбежен вопрос, почему она сохраняется. Почему ни один вид постепенно не избавился от неадаптивных черт и не состоит исключительно из особей, наиболее соответствующих тому образу жизни, который свойствен данному виду?

Достаточно немного подумать, и станет ясно, что изменчивость — непременное условие всякой жизни. На то существуют две причины. Во-первых, оптимальная модель — еще не значит совершенная модель. Постоянно действующий естественный отбор поддерживает тенденцию вида к улучшению, к развитию и усилению тех черт, благодаря которым он будет еще лучше приспосабливаться к условиям окружающей среды. Во-вторых, никакая среда не остается постоянной. Вид должен обладать генетическим разнообразием, иначе он не сможет измениться в соответствии с изменениями окружающей среды. А потому то, что сегодня у любого вида кажется избыточным генетическим грузом, завтра может преобразиться в средство спасения.

История приматов прекрасно иллюстрирует эти две соперничающие силы эволюции — тенденцию к изменениям и тенденцию к устойчивости. Одни наши древнейшие насекомоядные предки эволюционировали мало и крайне медленно, другие же — гораздо быстрее. Причины, пришпоривавшие эту эволюцию, могли быть едва заметными: например, какой-то самец тупайи оказывался чуть сообразительнее или чуть сильнее остальных — чуть более ловко хватал насекомых или был привлекательнее для самки на соседнем суку. Много времени спустя кое-где появились "улучшенные" тупайи. Под воздействием требований древесного образа жизни они начали изменяться довольно быстро. По ветвям было удобнее и безопаснее передвигаться, прыгая и цепляясь, чем бегать наподобие крыс, как прежде. Задние лапы удлинились. Крысиные когти на передних лапах постепенно преобразились в плоские ногти — отличительный признак всех современных приматов. Все четыре лапы начали превращаться в руки. Пальцы удлинялись, становились гибче и приобрели на концах осязательные подушечки. Все эти новые качества помогали животным "новой модели" ловко передвигаться по деревьям, стремительно хвататься за ветку или молниеносно ловить быстрых насекомых и юрких ящериц.

По мере того как прыжки, цепляние за ветки и ловля добычи лапами становились формой существования, обоняние все больше уступало главенствующее место зрению — ведь эти животные жили теперь не в двумерном мире плоской поверхности земли, а в трехмерном мире деревьев и им чуть ли не каждую минуту требовалось точно определять расстояние до другой ветки или до ящерицы. Это преобладание зрения над обонянием привело к тому, что форма головы древней тупайи тоже начала изменяться. Морда стала короче, череп округлился. Глаза увеличились и мало-помалу сдвинулись вперед, так что поле зрения одного глаза наложилось на поле зрения другого и животное получило объемное, или стереоскопическое, зрение.

Стереоскопическое зрение позволило оценивать расстояние с гораздо большей точностью, чем это доступно, например, кролику, чьи глаза расположены по бокам головы. Кролик должен постоянно следить, не подкрадывается ли к нему враг сбоку или сзади, зато ему не обязательно видеть то, что он ест, — трава не убегает и ее нетрудно находить с помощью обоняния. И вообще питание травой не требует особой сообразительности — во всяком случае, куда меньше, чем охота за ускользающей добычей среди ветвей. И со временем округленный череп обитателей древесных крон стал вместилищем более крупного мозга.

За 10–20 миллионов лет эти изменения продвинулись настолько далеко, что уже можно выделить новую группу животных-приматов. Самые древние из них-полуобезьяны и их потомки, — как и тупайи, дожили до наших дней. Это лемуры, лори, долгопяты и галаго. Некоторые из них, в частности крупные лемуры, и видом и поведением очень напоминают низших обезьян. Если бы низшие обезьяны не появились, вполне вероятно, что места их нынешнего обитания населяли бы лемуры.

Но, к несчастью для лемуров, низшие обезьяны все-таки появились, и генеалогическое древо приматов приобрело еще одно разветвление. Вначале они, вероятно, были, так сказать, сверхлемурами последней модели — то есть различия между ними и лемурами старого образца были незначительными. Однако, постепенно накапливаясь, эти различия обеспечивали имевшим их особям заметные преимущества, и в конце концов кроны деревьев оказались населенными более ловкими, более сообразительными, более подвижными и во всех отношениях более приспособленными к древесному образу жизни потомками лемуров, которые уже могут считаться обезьянами. Лемуры же мало-помалу исчезли почти всюду, где обитали прежде, — они не выдержали конкуренции. А на Мадагаскаре и в некоторых других местах они выжили просто потому, что обезьяны там не водятся и никогда не водились.