#НЕДОМУЖИКАМ вход воспрещен. Как оставить нездоровые отношения в прошлом - [8]

В интернате выживали те, кого покрывала «дедовщина». Как ни странно, но там она была: в комнате жили девочки разных возрастов, и было принято слушать и подчиняться старшим. С провинившимися младшими разбирались «старшаки»: воспитатели специально приводили малышей, чтобы те их проучили – били так, чтобы не было синяков, а если же они оставались, то надо было говорить, что где-то сам случайно ударился. Чтобы там не сломаться окончательно, нужен был характер и умение давать отпор. Тех, кто писался по ночам, жестоко наказывали – не давали пить и клали на холодную клеенку, а если вдруг это случалось, то высмеивали всей комнатой. За любые провинности – если вдруг узнавали, что хлеб из столовой берешь на ночь, крошки оставишь в кровати, плохо учишься, – сажали в чулан, там можно было просидеть сутки без еды. Было непросто. Очень. На нервной почве у Нади постоянно ныла нога, в девять лет она стала хуже расти, чем другие, и ее периодически клали в больницу на лечение – это были единственные времена, когда она могла спокойно поспать и отдохнуть. Там ее никто не обижал, было тепло, можно было мыться хоть каждый день и просить добавку на ужин.

Это была настоящая школа жизни: дети с малого возраста умели готовить, стирать, убирать, делать мелкий ремонт и шить. Надя шила лучше всех девочек в интернате – она отшивала костюмы для конкурсов, а в более старшем возрасте кроила пиджаки и брюки воспитателям. Учили выживать, но не жить: никто не объяснял, что будет за пределами учреждения, а для многих самый трудный этап в жизни начинался там – дети были одинокими: ни родителей, ни друзей, кроме тех, с кем вырос в приюте. Формировать новое окружение детдомовским детям было очень сложно – они были очень ранимы, сломлены жизнью, тяжело сходились с людьми, поэтому у многих даже после окончания интерната единственными друзьями были соседи по комнате. Самым трудным было признаться себе в том, что ты рожден в семье, которая не готова была нести ответственность за тебя, и перестать себя жалеть, чтобы начать новую жизнь.

Надя росла очень красивой девочкой: была похожа на свою маму – худощавая, длинноволосая, с большими голубыми глазами, стройными длинными ногами, грустным, обращенным внутрь взглядом. В ее глазах всегда был огонек надежды, что, когда она вырастет, ей обязательно повезет и встретится добрый и надежный мужчина, с которым она создаст семью. Она мечтала, что у нее будут красивые голубоглазые детки, которых она будет одевать в самые лучшие наряды. О семье мечтали многие девочки из интерната.

Сейчас Надя с грустью вспоминает, что, когда был Новый год, она не загадывала кукол, мягких игрушек и новых платьев. Она хотела лишь одного – чтобы папа передумал и забрал ее с сестрой домой. Обида на отца мешала Наде жить, память не сотрешь. Шли годы, отец так ни разу и не появился. Воспоминания о том, как жестоко он их бросил, предал и женился на лучшей подруге матери, каждый день всплывали в ее памяти. С годами обида закаменела, тысячи вопросов «Почему?» и «За что?» так и остались без ответов.

За время жизни в интернате у Нади появилась одна подруга, которая была младше ее на год, – Катя. Родителей она помнила плохо: ее мама умерла от передозировки героина, а папа умер от туберкулеза в тюрьме. Вместе с ней они мечтали переехать в Санкт-Петербург и вместе поступить в институт на модельеров, а потом открыть ателье.

Шли годы, скоро Наде исполнялось семнадцать лет, после выпуска она планировала уехать в Петербург поступать в институт. У нее осталась бабушка по материнской линии – она была инвалидом, плохо ходила. Иногда она навещала Надю: часто не получалось, так как детдом был далеко от деревни, а у бабушки были больные ноги и два перенесенных инфаркта… Надя решила перед отъездом навестить бабушку. Детство закончилось, не успев начаться, она понятия не имела как жить по ту сторону ворот: с кем дружить, на что жить, пока будет учиться. Но она решила уехать и забыть то место, которое причинило ей столько боли и разрушило ее детство, она хотела начать жизнь с чистого листа…

У бабушки она провела месяц. Бабушка отговаривала ее ехать, будто чувствовала, что должно что-то произойти… Она билась в слезах, говорила: «Наденька, оставайся здесь! Купим козу, свиней, заведем хозяйство, будем жить вдвоем. Я не дам тебя в обиду, сиротинушка моя!» Но Надя пообещала навещать бабушку и сказала: «Когда я открою свое ателье и куплю квартиру, то тебя заберу. Жди меня, я вернусь за тобой…» Бабушка вместе с соседкой поехали ее провожать – это был последний день, когда она видела ее живой.

Летним утром ее поезд пришел на станцию «Пушкинский вокзал». Петербург встретил Надю сумрачно и враждебно: облупленные стены домов, невыносимая духота и зловоние, суета, толкотня, воздух будто душил и давил. Город бедности, бесправия и безысходности – таким он предстал перед Надей. Она была девушкой доверчивой, скромной и очень стеснительной. Она вышла на вокзал, одетая в длинное голубое платье, сзади была длинная густая коса, сутулая, неуверенная в себе, и достала из сумочки бумажку, которую ей положила бабушка. На ней был адрес ее подруги, у которой Надя должна остановиться на время. Поскольку она была необщительной, ей было сложно обратиться за помощью к прохожим, чтобы узнать, как проехать по этому адресу. Она стояла уже полчаса, рассматривала карту, ища нужный адрес, и тут услышала низкий мужской голос. Высокий, прилично одетый вежливый мужчина предложил подвезти ее. Так как метро было еще закрыто, она согласилась.