Недоделанный король - [18]

Наконец покончив с приготовлениями, поединщики вышли к центру перекрестка на Божий суд. В одних льняных рубахах на торсе.

Гриня в левую руку выбрал небольшой кулачный щит – баклер. В синих атласных шароварах и распахнутой белой рубахе он был очень похож на тот образ казака Мамая, который активно тиражировался в Малороссии и на Кубани с семнадцатого века до радикально покончившей с казачеством революции большевиков. Лицо его было спокойно, взгляд безмятежен.

Граф вооружился традиционно. В правой руке длинная трехгранная рапира. В шуйце – небольшая дага с широким лезвием не больше тридцати сантиметров длиной, с вычурной гардой из золоченых, перевитых стеблей с листьями.

Епископ прочитал молитву и ушел с судного поля.

Распорядитель вопросительно посмотрел на меня.

Я кивнул.

Протазан резко опустился вниз, и распорядитель ретировался в толпу.

Разминаясь, Гриня показал любопытствующим несколько заковыристых финтов с саблей, чем привел в восхищение публику, ценящую класс владения холодным оружием и разбирающуюся в этом искусстве.

Граф же просто подошел на свое место, держа клинки в расслабленных руках. Стало видно, что он уже немолод. Без головного убора, с растрепанными волосами, ему не дашь меньше сороковника.

Несколько секунд противники смотрели друг на друга, ничего не предпринимая, и когда засвистел вспарываемый сталью воздух, никто не мог сказать, что заметил начало ристалища.

Зазвенели клинки. Противники, разминаясь, ощупывали друг друга на прочность, водя хоровод. Сразу стало видно, что бойцы друг друга сто́ят.

Я через Микала заранее попросил Гриню не убивать графа, поскольку не хватало мне до кучи своих проблем еще и осложнений с соседним королевством, которое мощнее моего. И это в преддверии нехилых разборок с Пауком. Потому внимательно смотрел, как Гриня крутит финты на публику, стараясь только поцарапать кастильского вельможу. Пустить первую кровь, как было обусловлено.

Поединок грозил затянуться, как вдруг дон Диего разорвал дистанцию с противником, резко развернулся и прошел, не оглядываясь, к своим оруженосцам, отдавая им клинки.

Публика загудела. Послышались оскорбительные выкрики из толпы в его адрес, на что граф даже бровью не повел.

Гриня в недоумении глядел в спину графа, оставшись на своем месте. На левой стороне его широкой груди по белой рубахе расплывалось ярко красное пятно. Затем казак внезапно рухнул на камни мостовой. Как подкошенный.

Подбежали люди, перевязали Мамая чистыми тряпицами поверх рубахи. Откуда-то появились носилки, на которые амхарцы осторожно уложили Гриню, и незнакомые мне личности, быстро семеня ногами, понесли его в дом викария.

Все бросив к черту, я пустился вприпрыжку за ними, наплевав на вековую мудрость, что бегущий по улице король в мирное время вызывает смех, а в военное – панику.

Гриня все пытался что-то сказать.

– Положите его, – приказал я.

Носилки опустили на мостовую.

– Я слушаю тебя, Гриня, говори, – обратился я к раненому на руськой мове, встав перед ним на колено.

– Я хочу… – выдавил из себя Мамай по-русски, сдувая с губ красную пузырчатую пену.

– Говори. Все, что хочешь, для тебя сделаю, – ответил я ему на том же языке.

– Сала и́сти хо́чу, княже… соленого… с мясной прожилкой. Холодного… – шептал казак. – Пять лет сала не ил…

– Найдем тебе сала. Не бойся. Не найдем, так свинью целиком засолим, – пообещал я ему. – Поешь своего сала всласть, гарантирую.

И, подняв голову к добровольным санитарам, приказал по-васконски:

– Несите его быстрее. И медикуса позовите кто-нибудь.

На крыльце нас встречал отец Жозеф, отдавая распоряжения служанкам насчет чистого полотна, корпии и горячей воды.

– Святой отец, у вас salo есть? – спросил я священника на окситане.

– Что это такое – «salo», ваше величество? – переспросил он меня на том же языке.

– Жир свиной, подкожный. Засоленный.

Отец Жозеф покачал головой.

– Не слышал о таком. Но свежий найдется.

– Давайте свежий… – выдохнул я разочарованно.

Хоть шкварок половцу нажарю. Все казаку дом напомнит. Ибо если больному что-то хочется, то это не просто так, этого организм требует. К таким просьбам стоит прислушиваться, наплевав на все лечебные диеты.

На кухне, разогнав поварих, сам пристроился к раскочегаренной дровяной плите – укладывать глубокий железный противень на раскаленную конфорку.

Принесли кусок свинины утреннего убоя с большим слоем спинного сала, которое я самолично срезал, порубил на куски и бросил вытапливаться на сковороду.

Отшатнувшись от стреляющего жиром противня, отец Жозеф с интересом спросил, перерыкивая треск лопающегося жира и прочие кухонные шумы:

– Ваше величество, откуда вам известны столь варварские кушанья?

– Дон Григорий еще на галере рассказывал, – соврал я на голубом глазу. – Есть нужно эти cshkvarky, пока они горячие, святой отец; с пылу с жару, иначе будет невкусно.

Сметая всех на своем пути с блюдом пылающих жаром шкварок, я добежал до топчана, на который уложили Мамая.

– Гриня, сала соленого нет, но я тебе шкварок нажарил. Ешь, дорогой мой, – путая руськие, окситанские и васконские слова, прикоснулся я к его перевязанному плечу.

– Ваше величество, – прокашлявшись над ухом, обратился ко мне незнакомый горожанин на эускара, – не беспокойте раба божьего, ему не до нас уже, он уже в райских кущах Господа нашего…