Недаром вышел рано. Повесть об Игнатии Фокине - [17]

Раздались возгласы:

— Так и сказал? Выходит, мы — в точку!..

— Ну а министр-то, Гучков? Что он? Добрались вы до него?

— По лестнице аккурат сбегал вниз в своем военном министерстве вместе с адъютантом, к автомобилю спешил, который его дожидался, — произнес первый рассказчик. — Мы — к нему и наказ свой суем. Он адъютанту так через плечо: «Примите петицию». И — нам: «Разберемся. Специалистов по возможности вернем — токарей, слесарей и так далее. Но пройдет время! Так что ждите… А между тем защита отечества на фронте — та же защита революции, граждане рабочие!..» И понес без колес…

Кто-то смачно выругался, заговорили наперебой, не выбирая особо слов.

— Тихо! — вдруг перекрыл гам Иванов. — Ну его к чертовой матери, министра! К делу вернемся. Съездили не зря. Не от Гучкова — от Ленина пользу получили. Учуяли, что он сказал — учиться владеть оружием! Пока винтовки в наших руках, буржуи не посмеют с нами расправиться…

Только теперь разглядели в помещении нового человека, вопросительно обернулись к Иванову.

— Фу ты! — потер он крутой выпуклый лоб и счастливо заулыбался: — Я ж вам представителя нашего большевистского центра не представил…

Игнат чуть смущенно встал, прошел в середину, пожал каждому руку.

Тот, кто начал рассказ о поездке в Питер, назвался Георгием Шохановым, его товарищ — Шмелевым. А когда протянул руку высокому, с сутулинкой, в пенсне, припомнилось:

— Медведев, Александр Николаевич, если не ошибаюсь?

— Он самый…

— Встречались в самом начале четырнадцатого? На расстоянии, знаете, из-за глаз иногда могу ошибиться. Никак подходящие стекла не подберу. Как поставили меня после саратовской тюрьмы на колеса, так с них и не слезаю, — объяснил Игнат.

— А я вас сразу признал, — скуластое лицо Шоханова выглядело располагающе приветливо. — Помню, вы очень круто говорили против меньшевистской газеты «Луч» и горой — за нашу «Правду». Мы после вашего приезда такую агитацию развернули — все заводские партийцы подписались на «Правду»! Ну а теперь какие указания привезли?

Игнат повел плечами, как случается, когда человека застают врасплох, но тут же на губах мелькнула его обычная, казалось бы, непредсказуемая улыбка:

— Указания? Так вы только сейчас, при мне, подробно рассказали, какие советы привезли от Ленина. После этого мне в пору лишь руками развести.

Легко и свободно вдруг почувствовал себя Игнат среди бежицких товарищей. Словно когда-то в первый раз встретились и с тех пор не расставались…

А заглянул он к ним тогда, зимой в начале четырнадцатого, как только воротился из Великого Устюга. Куковать бы ему там еще один, третий год, как было определено в постановлении о ссылке, но вышла высочайшая амнистия — романовская династия праздновала трехсотлетие своей власти. Так что снизошла нарекая милость… Но какая разница — на вологодском севере или в Людинове пребывать, откуда его и выдворили чуть ли не под Полярный круг? В чужих и родных местах — все едино под неусыпным жандармским оком. В случае чего — вновь острог. Не светило ему ни в соседнем Дятькове, ни в Брянске с Бежицей — больно известной птицей стал для полиции всей округи. Тогда и возникла мысль двинуться в Питер, в самую гущу большевистского подполья, где, пока не набредут на след, многое можно успеть. Но оставить товарищей, не передать им то, чем обогатился за последние годы, не мог. Потому в Людинове провел большое собрание о том, какую линию вести после раскола с меньшевиками, с таким же докладом приехал и в Бежицу.

Разоблачение «Луча» и агитация за «Правду» были, если так можно определить, лишь практическим выводом из большого разговора. А сама суть — определить водораздел, который окончательно пролег между двумя течениями в социал-демократии. Сначала Пражская конференция большевиков, потом совещание в Поронине, которое провел Ленин, заклеймили осторожную, половинчатую, а точнее, предательскую сущность меньшевизма. Большевики четко и ясно подтвердили курс на демократическую республику, выставили требования добиваться восьмичасового рабочего дня и конфискации помещичьих земель. Меньшевики конкретные цели топили в пустозвонной фразеологии — вместо достижения демократической республики звали к какому-то смутному «полновластию народного представительства», конфискацию помещичьих земель заменяли расплывчатой и скользкой, как медуза, формулировкой: «пересмотр аграрного законодательства».

Липкий туман из громких фраз кое-кому обволакивал душу, сбивал с толку рабочий класс, посему большевики повсеместно, как могли, разъясняли рабочим вред меньшевистской политики. Почти сразу после Пражской конференции, как только ее решения были нелегально получены J, Великом Устюге, Игнат сел за подготовку обширного реферата. Алеша Джапаридзе, Андрей Андреев, Ивар Смилга, Нунэ Агаджанова, Петр Золуцкий и другие видные большевики, отбывавшие ссылку вместе с Игнатом, с давнейшим интересом собрались слушать его доклад. Пришли тогда и ссыльные меньшевики во главе с Кузьмой Гвоздевым. Камня на камне не оставил Игнат от доктрины хвостистов рабочего движения, плачевными и жалкими выглядели попытки Гвоздева обелить себя и свою партию.