«Недаром помнит вся Россия…» Бородинское сражение в историческом сознании русских и французов (по следам 200-летнего юбилея) - [9]
«Портрет генерал-фельдмаршала князя М. Б. Барклая де Толли». Литография
Концепция Н. А. Троицкого, с различными ее модификациями, приобрела к настоящему времени во многом доминирующее значение для современной отечественной историографии Бородинского сражения. Между тем, сформировавшись как инструмент разрушения старых неповоротливых догматов, эта концепция со временем сама отчасти превратилась в некое подобие догмы. Первоначально выстраиваясь на «марксистско-ленинских» началах в их «перестроечном» варианте, она провозглашала творцом истории народ, а творцом победы в Отечественной войне 1812 г. – русского солдата. Но, при всей аксиоматичности и бесспорности своих формальных положений, она была нацелена на развенчание «чуждого марксизму-ленинизму» образа великого полководца. Если похвала или критика в адрес М. И. Кутузова в дореволюционный период основывалась, главным образом, на личной мотивации, связанной с отношениями между Кутузовым и другими военачальниками (прежде всего, М. Б. Барклаем де Толли, Л. Л. Беннигсеном), то в советский период в дело вмешались политико-идеологические соображения. В своем ответе на письмо военного историка профессора Е. А. Разина, опубликованном в журнале «Большевик» (1947, № 2), И. В. Сталин заявил, что Кутузов «был бесспорно двумя головами выше Барклая де Толли». К сожалению, личному мнению вождя вскоре был придан директивный характер. Русский полководец, «мужественный образ» которого, в числе «наших великих предков», прославлялся в знаменитой речи Сталина на параде 7 ноября 1941 г.[54] и стал затем одним из символов советского патриотизма в годы Великой Отечественной войны, стараниями некоторых ретивых авторов, желавших угодить «сталинскому» вкусу, был провозглашен «надклассовым феноменом», отражающим «настроения и интересы русского крестьянства». Но после смерти Сталина и состоявшегося затем разгрома его «культа» образ Кутузова часто приносили в жертву процессу очищения «марксизма-ленинизма» от примесей «сталинизма». Выразителем же чаяний прозападных – «либеральных и демократических кругов» неожиданно (в т. ч., вероятно, для самого себя) предстал «репрессированный» в период «культа личности», но затем «реабилитированный» М. Б. Барклай де Толли, «культ» которого был противопоставлен «националисту» М. И. Кутузову – представителю «воинствующего самодержавно-крепостнического патриотизма», яркому воплощению «сталинизма».[55] Однако препятствием на пути к полному развенчанию «культа Кутузова» остается победа в войне 1812 г., а также русское Бородино, открывшее путь к этой победе. Поэтому тезисы наподобие того, что в Бородинском сражении русские войска, руководимые «бездарным генералом» Кутузовым, были спасены от полного разгрома лишь «просчетами» Наполеона, как нельзя лучше способствуют диффамации образа Главнокомандующего всеми русскими армиями и ополчениями в той войне.
Впрочем, может быть, и в самом деле пора перестать «цепляться» за «отжившие мифы» о «великом полководце» Кутузове, о «русской победе» при Бородине? Ведь и без них конечная победа России над Наполеоном в 1812 г. выглядит не менее впечатляющей. С. А. Экштут в своей статье о наградах, пожалованных Александром I за Бородинскую битву,[56] с искрометной иронией цитирует донесения Кутузова Александру I от 27 и 29 августа 1812 г. об успешном отражении неприятельских «атак» во время «кровопролитнейшего и 15 часов продолжавшегося сражения». Автор наглядно показывает, что за торжественными реляциями русского главнокомандующего стояла самая неприглядная действительность. 3 сентября 1812 г., когда донесение Кутузова от 27 августа было, с купюрами и внесенными рукой царя исправлениями, помещено в газете «Санкт-Петербургские ведомости» (№ 72), «Великая армия» уже находилась в Москве. Главная квартира Наполеона разместилась в Кремле, а в руки французов, занявших Москву, попали «богатые военные трофеи: 156 орудий, 75 тыс. ружей, 40 тыс. сабель и множество другого оружия». Правда, «ни Александр I, ни жители Петербурга еще не знали об этом».[57] Комментируя представления Кутузова государю о наградах за Бородино, Экштут обращает внимание на то, что старый фельдмаршал заботился об особых поощрениях генералов, которые были «лично» известны монарху. Со ссылкой на Н. А. Троицкого[58] автор подчеркнул: «Угодливость фельдмаршала перед сильными мира сего не имела предела и часто перерастала в раболепие». В статье особо отмечен цинизм Кутузова – «опытного царедворца», посмевшего просить у царя «очень высокие награды за Бородинское сражение во исполнение повеления Александра I, данного им «еще до того, как он узнал о сдаче Москвы». Кутузов поступил, по словам Экштута, «так, словно после кровопролитного сражения не было ни сдачи Москвы, ни потери в Москве громадного количества различного оружия, которым можно было вооружить целую армию. Однако, несмотря на все это, Кутузов не стал проявлять скромность…». В статье приводятся высказывания героя Бородинского сражения генерала Н. Н. Раевского о том, что представляла собой «главная квартира» Кутузова после оставления Москвы. Раевский рассказывал, что «она всегда отдалена», «там интриги партий, зависть, злоба, а еще более во всей армии егоизм», и что о судьбе России «никто не заботится». Автор признает, что в Бородинской битве «русская армия проявила массовый героизм». Дав анализ рапорта Кутузова Александру I от 29 сентября 1812 г. о наградах генералам за Бородино, Экштут делает «вывод, что спустя месяц после Бородинской битвы фельдмаршал расценивал это кровопролитное сражение как несомненную победу русской армии». Однако царь не согласился с Кутузовым; пожалованные монархом награды, вопреки традиции, оказались намного скромнее тех, которые запрашивал главнокомандующий. Александр I не пошел на поводу у «искушенного в придворных интригах фельдмаршала», желавшего лично угодить монарху и другим членам августейшего семейства. Он избрал для представленных к наградам более справедливые поощрения, которые гораздо более соответствовали истинным заслугам этих лиц, нежели те, что предлагались Кутузовым. Царь также отклонил представления о награждении генералов Д. С. Дохтурова, П. П. Коновницына и М. А. Милорадовича орденом Св. Георгия 2-й степени, получение которого предполагало «наличие полководческих доблестей. Но именно этих доблестей ни один из них, по мнению царя, не проявил во время продолжительного и кровопролитного Бородинского сражения». Единственным военачальником, получившим за Бородинскую битву Георгиевскую звезду, стал М. Б. Барклай де Толли. Экштут так поясняет это решение Александра I: «Император оценил не только его личную храбрость в Бородинском сражении, во время которого под Барклаем было убито пять лошадей, но и проявленное военным министром в начальный период войны полководческое искусство. Именно глубоко обдуманный замысел Барклая, его «скифский» план, помог русской армии избежать преждевременного генерального сражения и неминуемого разгрома в битве с превосходящими силами противника».
