Недалеко от Земли - [24]

Кобыш потрогал свисающие концы скатерти, прикоснулся к блюдцу, словно проверяя, не мираж ли это, и с интересом произнес:

– Значит, вот так еще?

– Да, – скромно подтвердил Раф и отхлебнул из чашки. – Прошу вас, господа. Уверяю, качество гарантировано.

– Насколько это сложно? – поинтересовался Тернер.

– Не сложнее, чем выпить, – Дорин сделал еще один глоток. – Всячески рекомендую.

Кофе действительно оказался превосходным. В лучших традициях самых изысканных арабских заведений подобного рода. Астронавты микроскопическими дозами поглощали его и прислушивались к собственным ощущениям.

– Да, – выразил, наконец, общее мнение Клеменс, – замечательно получилось. И как это можно сделать?

Выяснилось, что надо просто захотеть. И очень конкретно себе представить. Раф, например, пришел к этому выводу еще в карантинном отсеке. Как-то после ужина, состоявшего, по обыкновению, из очень диетического, тщательно подобранного рациона, ему страстно, просто до изнеможения и сведения челюстей, захотелось большого зеленого яблока. Такого, знаете ли, глянцевого и пахнущего призывной свежестью. И оно таки тут же появилось. Прямо перед носом. На груди. В проеме расстегнутой молнии спортивной куртки. Он, после вкушения пресных карантинных яств, валялся на койке и примеривался слегка вздремнуть. Сон как ветром сдуло, и Дорин с азартом неофита начал экспериментировать. Пока его напарник Седых мирно посапывал на соседнем ложе, Раф сотворял все новые и новые предметы, от спичечного коробка до миниатюрного, но мощного ноутбука «Toshiba», который и вызвал наибольшие сомнения, но, тем не менее, оказался самым что ни на есть настоящим и исправно работающим. Потом ему в голову пришла ужасающая по своей обыденности мысль, и Раф остановился. Что теперь делать с этим ворохом полезных предметов, занявших добрую половину изножия его койки? Что сказать Жене, когда он проснется? Как объяснить появление посторонних вещей персоналу карантинного отсека? Словом, его мучили те же мысли, что посетили в свое время и Кобыша. Он попытался представить себе, что ничего уже нет. Проклятые продукты его творения даже не сдвинулись с места. Он закрыл глаза и мысленно отправил их в небытие. Все осталось по-прежнему. Тогда он расстроился окончательно и в порыве отчаяния единым движением смахнул всю кучу с койки в случайно представленный за миг до этого пластиковый мешок для мусора. До раскрытого мешка она не долетела. Исчезла вслед за движением руки. Равно как и сам мешок. Немного успокоившись и поразмыслив, Раф пришел к выводу, что кроме сильного желания нужна еще и вполне осязаемая эмоция. Еще он понял, что необходимо оттачивать вновь приобретенное умение. Единственное, что его беспокоило – так это камеры наблюдения, ведущие непрерывную запись состояния обитателей карантинного отсека. Тут что-то надо было предпринять. До утра по бортовому времени он так и не нашел решения. А потом, так же, как и Кобыш, убедился, что никто ничего не заметил. Дорин удивился этому обстоятельству, но объяснить не смог. Он его просто запомнил. А следующей условной ночью продолжил свои экзерсисы. Получилось гораздо лучше и проще… И вот теперь всё выходит легко и совершенно естественно, так же как свободное дыхание для здорового человека… Единственное, что его удивляет, как это Женя Седых ухитрился всё на свете проспать и ни разу не заметить его активных ночных упражнений.

– А с чего ты взял, что я проспал? – нейтральным голосом спросил Седых, взъерошив свои соломенные волосы. – Это ты, Раф, ничего не заметил. А я всё видел. Я, знаешь ли, подглядывал и анализировал. И, по мере возможности, корректировал поступающую на мониторы наблюдения информацию, – в его широко поставленных, чуть раскосых глазах мелькнуло нечто неуловимое, а на добродушном лице обозначилась сочувственная улыбка. – Это тебе маленькое «фи» за твою скрытность. С напарником положено делиться впечатлениями. Нет?

– Ты знал?! – Дорин потрясенно поставил пустую чашку мимо блюдца. – И ничего не сказал!

– Так же, как и ты, – парировал Женя, взяв кофейник и наливая себе еще кофе. – А напиток действительно хорош, хотя я предпочитаю чай на травах.

– Интересно, – подал голос Кобыш, – а сейчас кто-нибудь контролирует видеокамеры? Здесь их тоже хватает.

– Натурально, мессир, – тихо сказал Седых. – Наблюдатели увидят только то, что мы захотим им показать. Не так ли, Брюс?

Тернер, не отвлекаясь от пития кофе, кивнул, мол, какие могут быть сомнения, а Кобыш вдруг ощутил на своей голове нечто, плотно охватившее ее и довольно тяжелое. Он рефлекторно вскинул руку и быстро сбросил возникший ниоткуда предмет, перехватив его на лету. Предмет оказался отливающей тусклым золотом короной, усыпанной к тому же крупными драгоценными камнями.

– Что это? – недовольно спросил он.

– Это корона, мессир, – кротко ответил Дорин, – положенная Вам по рангу. Как главе круглого стола.

– Б-балаган! – с чувством произнес Кобыш. – Как дети малые.

Ответом ему было радостное ржание. Напряжение наконец-то отпустило испытателей.

Глядя на них, полковник тоже невольно улыбнулся. «Какого черта, – подумал он, – ведь я не способен на них сердиться. А сейчас тем более. Они впервые такие после полетов. Прежние. До этого их угнетал груз обреченности на отличие от всех остальных людей, которые попросту могли не принять их, отторгнуть от себя. Каждый был с этим наедине, каждый боялся признаться даже своему напарнику. Как мы с Брюсом. Ведь только абсолютный эгоист, не ограниченный рамками морали, может упиваться собственными сверхвозможностями, дающими ему безграничную власть над обыкновенными людьми. А здесь таких нет. По определению. Они же военные летчики. И каждый из них знает, что такое прикрывать спину ведущего, и какая ответственность лежит на нем за ведомого. Они были и теми, и другими. Поэтому слово „взаимопонимание“ для них не пустой звук. Можно себе представить, как им было мучительно скрывать всё от своих товарищей. Теперь эта ноша сброшена, и пришло ощущение необычайной свободы, новых открывшихся им возможностей. Они теперь сообщество. А это уже совсем другое. Можно вместе принимать решения, можно делить ответственность за принимаемые решения на всех. Можно жить, не скрываясь, хотя бы внутри их маленького коллектива. И это само по себе уже здорово. Впрочем, я отвлекся».