Нечистая сила - [227]

– У меня к тебе дело… Есть такой Ржевский, нововременец и почетный банкомет Суворинского клуба, кокаинист отчаянный! Сейчас смазывает пятки. Когда появится в Белоострове, ты…

* * *

Белоостров. Все граждане империи трясут здесь свои чемоданы, предъявляют документы, чтобы (в преддверии зарубежной жизни) проехать в пределы Великого Княжества Финляндского… Ржевский решительным шагом мужчины, знающего, что ему нужно, отправился в станционный буфет. В дверях зала ожидания он грудь в грудь напоролся на осанистого жандарма (это был Тюфяев). Полковник, недолго думая, громадным сапожищем придавил носок писательского штиблета. Ржевский заорал от боли. Последовал официальный запрос:

– Какое вы имеете право орать на полковника корпуса погранохраны, находящегося при исполнении служебных обязанностей?

На официальный вопрос последовал болезненный ответ:

– Вам бы так! Вы ж мне на ногу…

– По какому праву осмеливаетесь делать замечания?

– Вы на ногу…

– Прекратите безобразить, – отвечал Тюфяев. – Господа, – обратился он к публике (средь которой были переодетые филеры), – прошу пройти для писания протокола об оскорблении.

– Мне в буфет надо. Вы же мне сами на ногу…

– Ничего не знаю. Пройдемте…

Ржевского втянули на второй этаж вокзала, где размещался штаб жандармской службы. Тюфяев позвонил Белецкому и сказал, что фрукт уже в корзине, с чем его шамать? Белецкий из Петрограда велел Тюфяеву заставить Ржевского разболтаться, а протокол о задержании переслать ему. Тюфяев взял у Боречки паспорт.

– Бумажка-то липовая, господин… Артемьев?

Ржевский решил запугать Тюфяева именем Хвостова.

– Смотри! – показал свои бумаги. – Кем подписано?..

В ответ получил по зубам и заплакал. Из подкладки его шубы опытные таможенники выпороли секретное письмо Хвостова к Илиодору. Потом, грубо третируя близость журналиста к МВД, Ржевского стали избивать. Он кричал только одно: «Кокаину мне! Кокаину…» Тюфяев снова оповестил Белецкого, что «протокол составлен».

– Ржевский сознался, что едет от Хвостова?

– Все размолотил. У меня пять страниц.

Хвост министра уже прищемлен в капкане, а теперь, дабы усугубить его вину перед Царским Селом, Белецкий велел Тюфяеву:

– Пропусти Ржевского со всеми деньгами и письмами за границу. А когда будет возвращаться – арестовать…

Распутин был извещен им о заговоре.

– Хвостов – убивец, а ты, Степа, – друг, век того не забуду! Я царице скажу, какого змия на груди своей мы сами вырастили… Все министеры – жулье страшное! Что унутренний, что наружный, что просвещениев, что по фунансам, – их, бесов, надо в пястке зажать и не выпущать, иначе они совсем у меня избалуются…

8. Когда отдыхают мозги

Если дрова не колоть, их можно ломать. Разъярясь окончательно, Хвостов арестовал Симановича, которого доставили в охранное отделение, где его поджидал сам министр в замызганном пальтишке и демократической кепочке – набекрень. Ювелира запихнули в камеру, и в приятной беседе без свидетелей Хвостов бил его в морду.

– Ты передавал в Царское письма Штюрмера и Питирима? Отвечай, что еще задумала ваша шайка? Какие у тебя связи с Белецким?..

Шестнадцать суток аферист высидел в секретной камере МВД на воде и хлебе, но не скучал, ибо знал, что хвостовщина обречена на поражение, а Распутин вскоре станет велик и всемогущ, как никогда. Шима Симанович, старший сынок его, надел мундир студента-технолога, поехал в Царское Село. Вырубова провела его к императрице. Выслушав рассказ проворного студента, как его папочку уволокли агенты Хвостова, Алиса глупейше воскликнула:

– Это уже революция! Хвостов – предатель.

– С жиру взбесился, – уточнила Вырубова.

Штюрмер названивал на Фонтанку – к Хвостову:

– Не вешайте трубку! Куда делся Симанович?

– Хам с ним… воздух чище.

Штюрмер говорил Манасевичу-Мануйлову:

– Невозможно разговаривать… Он опять пьян!

Хвостов был трезв. Симанович уже ехал в Нарым, а галдящий табор его ближайших и дальних родственников изгонялся из столицы без права проживания в крупных городах. Манасевич тоже видел себя в зеркале со свернутой шеей… Обычно он беседовал с премьером от 6 до 8 часов утра («потом я его видел в 4 и в 5 часов. Это был совершенно конченый человек, он при мне засыпал несколько раз… Он как-то умственно очень понизился, но это был очень хитрый человек!»). Ванечка позвонил в Петропавловскую крепость – Лидочке Никитиной, чтобы приехала со шприцем и морфием. После инъекции Штюрмер малость прояснился в сознании.

– Ржевский, – доложил ему Ванечка, – уже арестован, а Хвостов, кажется, избивает его в своем кабинете, потом передаст Степану Белецкому, а тот выкинет какой-нибудь неожиданный фортель!

– Так что же мне делать? – спросил Штюрмер.

– Забирайте портфель внутренних дел.

– Но там же Степан Белецкий… он тоже…

– Да ну его к черту! – обозлился Ванечка.

Утром 7 февраля состоялась завершающая эту историю встреча министра и товарища министра – Хвостова с Белецким.

– Итак, – сказал министр, – при аресте Ржевского было обнаружено мое письмо. Естественный вопрос: где оно?

Белецкий пошел на разрыв.

– Если мне не изменяет память, в молодости вы были прокурором («Да, вы изучили мою биографию», – вставил Хвостов, чиркая спички), и вы, таким образом, знаете, что в местностях на военном положении жандармы обладают правами судебных следователей…