Нечего прощать - [11]

Надя была на прекрасном счету у своего репетитора по венгерскому и финскому — Тимофея Гордеева — и жутко хотела прорваться в его богатую и респектабельную семью. Как раз в этот день ей предоставлялся волшебный шанс — на празднике по случаю выпускного, куда она и две ее подружки Соня и Рита, попадали исключительно благодаря Тимофею, она намеревалась познакомиться с одним из братьев Тимофея. На обоих ею уже было собрано солидное досье и все зависело уже от самих братьев — кто первый купится, того она и окрутит. Именно поэтому с самого утра Наденька носилась между своей комнатой и ванной накручивая волосы, делая на лице маску и прочие женские хитрости. А уж выбор туалетной воды — о, это были адовы муки.

Когда Наденька в очередной раз пронеслась в ванну Зина с кухни поинтересовалась у дочери:

— Надюша, куда ты сегодня собираешься?

Ответа не последовало. Зина подошла к двери в ванну и услышала как шумит вода, Надя смывала очередную маску для лица. Дверь приоткрылась:

— Что, мамочка?

— Куда ты сегодня идешь?

— У Сони вечеринка.

Двери захлопнулись. Зина вернулась на кухню к недопитому кофе. Полина откинулась в своем кресле и перелистывала газету:

— Куда собирается наша бестия? — спросила Полина.

— Мама! Я прошу тебя. Надей гордится вся школа, — стала злиться Зина.

— И что? Тобой тоже гордилась, — напомнила Полина.

Зина смерила мать укоряющим недовольным взглядом — могла бы и не напоминать лишний раз. Полина в ответ углубилась в газету и более дочери ничего не отвечала. Так завершался любой разговор старой женщины по поводу внучки — все сводилось к тому, что у Полины паранойя и начинающийся старческий маразм, обостренная подозрительность.

Зина допила кофе, оставила чашку в мойке и подошла к окну. Несмотря на улучшенную планировку кухня была довольно тесной. Настолько, что втроем на ней было уже не развернуться. Зина взяла лейку и стала машинально поливать полудохлые фиалки, стоявшие на подоконнике и всем видом умолявшие хозяев, чтобы те поскорее отдали их в добрые руки. Но Гнидовы цветочный язык не слышали и не умели его понимать — большая часть цветов в их квартире подыхали за месяц. А фиалки просто десять лет никто не пересаживал, они переехали еще с Соборной улицы и являлись героическими долгожителями.

А вот вид из окна — да, это была главная ценность — огромный лесопарк, отделявший Клин от Восточной промзоны, но по прямой до этих труб было около полутора километров и они практически не попадали в общий пейзаж, так как располагались четко в левом углу и то, очень маленькой частью большой серой трубы ТЭЦ. А все остальное пространство занимал Его величество Лес, который не пересаживали при постройке города — то есть это был самый настоящий реликтовый лес. Прямо у подножия двадцатидвухэтажки пробегала, облаченная в гранитную набережную окультуренная речка Клин, которая в догородские времена была уже раза в три и очень мелкая, с чистой и холодной водой, но после постройки ГЭС уровень всех рек на территории города поднялся и Клин смогла закрыть собой небольшую акваторию, сделанную для нее в граните.

Зину перехватило странное беспокойство. Ее начали мучить воспоминания, дом на Соборной. Странная боль внутри. Но она ее отмела, так же как отмела тогда стыд, отвращение и все остальное. Теперь Она ДРУГАЯ. У нее иные цели.

— Зина, посмотри сюда.

Мать опять прочитала в газете какой–то ужас. Зина отвлеклась от пейзажа за окном, приоткрыла форточку и повернулась к Полине:

— Что, еще один маньяк?

— Да, Ты только посмотри! — Полина подала Зине газету. Это лицо Зина сразу узнала. Слишком хорошо она ее запомнила.

— Наталья Борисовна Двуликова! — вырвалось у Зины. Сколько лет она не слышала этого имени.

— Ты почитай что с ней сделал этот изверг! — проскрипела Полина, — я как себе представлю, так тошно становится, как нормальный человек может такое сделать. Нет. Это сделал ненормальный, психопат.

— Господи, но кто это мог быть?! — Зина лихорадочно бегала глазами по строчкам и не верила в то, что такое возможно, — зачем все было делать так жестоко.

— Это жестокий мир, Зинуль.

— Но всему есть свой предел! — Зина бросила газету на стол фотографией вверх.

В очередной раз выскочила из ванной Надя и забежала за соком на кухню:

— О! — удивилась она фотографии, — кто это ее так?

— А ты ее откуда знаешь? — ужаснулась Зина.

— Мам. Ты бы запоминала моих подруг — это же Наталья Борисовна, директриса из школы где Сонька учится. Мы же еще вместе приезжали к нам, и я тебе про нее рассказывала о том, какая эта еврейка зараза.

— Надя, при чем здесь то, что она еврейка?

— А при том, — ответила Надя, — у нее все любимчики были сплошь еврейчики. Представляешь? — Надя снова вперилась в газету, — так ее убили? Ну я не удивлена совершенно.

Полина и Зина молча уставились на нее абсолютно ошалелыми взглядами.

— Мам. Ну ты себе можешь представить какой это был монстр в юбке? Она же стольким жизнь испортила. Вот тебе и конец, жестокий и беспощадный.

Женщины продолжали строить из себя соляные столбы.

— Ну что вы на меня так смотрите, я не понимаю? Я рыдать должна что эту жуткую тетку убили? От нее Соня два раза в слезах уходила. Она совсем не в себе последнее время была!