Нечаянные грезы - [33]

Он стоял на обочине и беспрерывно сигналил. Резкий вой сирены как нельзя лучше гармонировал с его душевным состоянием жгучей тревоги и дисгармонии с самим собой.

Наконец до него дошло, что садится аккумулятор. Он завел машину, стуча по педали газа так, словно хотел, чтобы она провалилась сквозь пол, выехал на свою полосу, все еще озираясь по сторонам в безумной надежде, что вот сейчас из лесопосадки выйдет Мария-Елена и они на самом деле уедут туда, где их никто не достанет.

Мария-Елена не вышла.

Вадим рванул сцепление, выжал до отказа газ. Белая «Волга» мчалась со скоростью ракеты, вырвавшейся из земного притяжения.

«Господи, пошли им счастье. Господи, если ты есть… — мысленно твердила Галина, слушая и не слыша упреки Бориса Львовича Симкина, главного врача больницы. — Маруся, дорогая, береги себя. Держи себя в руках. Иначе случится беда. Непоправимая беда».

— Я взял вас на работу не для того, чтоб вы здесь спали. Спрашивается, почему вы не заперли на ключ палату Берестовой? Немедленно отвечайте!

Она смело глянула в глаза главврача.

— Берестова не душевнобольная. Ее привезли сюда по ошибке. Глупейшей ошибке.

— Это решать не вам. Кто вы такая, позвольте спросить?

— Я ее подруга. Я знаю, почему с ней случился нервный срыв. Здесь ее бы превратили в пожизненную калеку.

— Вы слишком много берете на себя, Кривцова. А если Берестова кого-нибудь убьет или с ней самой что-то случится? Кто ответит за это? Вы?

— С ней ничего не случится.

— Вы говорите так уверенно, словно сами организовали ее побег. Это так и было, Галина?

— Борис Львович, я очень прошу вас пока не сообщать ее родным, в особенности матери, о том, что Маруся исчезла. Я вас просто умоляю. Если хотите, я встану перед вами на колени.

Симкин хмыкнул. Галина ему нравилась, и он однажды даже сделал соответствующий заход, но получил решительный отпор. К тому же он был не злой человек, просто в данной ситуации ему было необходимо показать, кто здесь начальник.

— То есть как это не сообщать матери? Да вы в своем уме? Родители обязаны знать о случившемся в первую очередь. Как ни прискорбно, мне придется позвонить в милицию и сообщить приметы больной Берестовой.

Симкин протянул руку к телефонному аппарату.

— Не надо! — Галина вцепилась в его запястье. — Вы пожалеете об этом! Блин, у вас же доброе сердце.

— В таком случае, Кривцова, расскажите мне все, что здесь случилось в мое отсутствие. И чтобы как на духу. Я могу рассчитывать на вашу полную откровенность? — Да, но… Я боюсь, вы употребите ее во вред Марусе. Вы ведь должностное лицо.

— Я прежде всего человек, и у вас, моя дорогая, как мне кажется, неоднократно была возможность в этом убедиться. — Симкин приблизился к небольшому сейфу, где хранились сильнодействующие и наркотические препараты, щелкнул замком, чем-то звякнул и протянул Галине налитый до краев стаканчик коньяка. — Пейте. Вы бледнее смерти. Правда, говорят, с утра грешно, но Бог был евреем, следовательно, он должен проявить ко мне снисхождение и отпустить грехи. А я в свою очередь отпущу вам ваши. Да пейте же. — Коньяк ожег ей гортань. Симкин разломил печенье, сунул ей в рот половинку с острыми краями. — Галя, у нас с вами совсем немного времени.

— Муся сбежала из дома с человеком, в которого влюбилась с первого взгляда. Они отдыхали три недели на море. Этот человек женат, у него маленький сын. Он хотел, чтобы Муся осталась дома, кончила школу, а потом… — Галина неопределенно развела руками. — Он обещал писать ей письма, но Мария Лукьяновна, ее мать, сказала, что если он пришлет хотя бы одно письмо, она сообщит командиру полка.

— Значит, он военный. — Это обстоятельство почему-то развеселило Бориса Львовича. — Итак, мы имеем дело с бравым гусаром, покорителем женских сердец. Я вас внимательно слушаю, Галочка.

— Он испугался. Он хотел уехать, то есть сбежать по-подлому. Маруся вышла из себя. Она стала бить посуду. Мать позвонила сюда.

— Мать? — Брови Симкина в удивлении поползли вверх. — Что, девочка состоит у нас на учете?

— Нет, конечно. Вполне нормальная, умненькая девчонка. Домоседка. Отличница. Просто она влюбилась в этого Вадима, что называется, очертя голову.

— «Пришла пора, она влюбилась». Помните, у Пушкина? — Симкин хмыкнул, налил в стакан еще коньяка и сунул его в руку Галине. — И что было дальше?

— Ее привезли сюда в смирительной рубашке с синяком под глазом. Вы же знаете наших живодеров. Я ее развязала, уложила в постель. Она разговаривала со мной вполне разумно, только вся дрожала. Я сделала ей но-шпу и реланиум.

— Абсолютно верно. — Симкин присел на кушетку рядом с Галиной и обнял ее за талию. — Давайте выпьем за то, чтобы эта девочка больше никогда к нам не попадала. Ну, смелей. Ведь я же сказал вам, что Бог на моей стороне.

Галина послушно выпила коньяк, и ее моментально развезло. Ей было неприятно ощущать у себя на талии горячую ладонь Бориса Львовича, но она чувствовала, что сейчас судьба Муси находится исключительно в его руках, и, сделав над собой усилие, не скинула эту ладонь.

— А потом появился он. — Галина всхлипнула. — Такой красавчик. Он был другом моего Андрюшеньки. Вы знали Андрюшу Доброхотова?