Нечаянные грезы - [13]

Она оживилась.

— Какие боги? Расскажи мне о них.

— Слушай же. — Он осторожно просунул руку под ее теплые мягкие волосы, обнял за шею, прижал ее макушку к своей щеке. Она вытянулась как струна, напряглась, впечаталась в его бедро своим прохладным упругим животом и, расслабившись внезапно, словно окутала его со всех сторон своей душистой излучающей любовь плотью.

— Артемида сказала мне: Мария-Елена приходится мне самой любимой кузиной. У Марии-Елены ужасно длинные ноги, и она всегда обгоняла меня, когда мы с ней бегали по утренним лугам. Я очень люблю Марию-Елену и скучаю по ней. Если ты посмеешь обидеть ее, я натравлю на тебя всех диких оленей и косуль.

— Я тоже люблю тебя, Артемида, слышишь? — Муся послала воздушный поцелуй висевшей на стене картине, изображавшей девушку в хитоне в окружении оленей. — Он не обидит меня, не бойся.

— Потом слово взял Аполлон, — продолжал Вадим, задумчиво лаская Мусину грудь.

— Мой самый любимый после тебя бог, — прошептала она. — Вы с ним родственники?

— Весьма отдаленные. Но мы всегда были в прекрасных отношениях. Правда, однажды мы с ним крепко поспорили. Дело в том, что Аполлон утверждает, будто после Моцарта музыка потеряла благозвучие и превратилась в грохот и шум.

— О, я тоже так думаю. А ты?

— Я сказал Аполлону, что люблю Чайковского. Особенно его балетную музыку. Я часто занимаюсь гимнастикой под «Щелкунчика» и «Спящую красавицу».

— И что ответил тебе Аполлон? — серьезно спросила Муся.

— Он считает Чайковского слишком сентиментальным. Он говорит, его музыка размягчает душу и вселяет в нее дисгармонию. А душа человека должна быть гармонична, как музыка Моцарта.

Муся захлопала в ладоши и стала покрывать грудь Вадима поцелуями.

— А что Аполлон сказал про меня? Только говори правду, слышишь?

— Мой троюродный племянник Аполлон сказал, что ему очень нравится, как ты поешь и танцуешь. Он всегда любуется тобой и просит своих верных муз аккомпанировать тебе на эоловых арфах. Еще он сказал…

— Откуда ты знаешь, что я пою и танцую?

Муся вскочила и села в кровати, задумчиво обхватив руками свои загорелые коленки.

— Мне сказал об этом бог Аполлон, мой троюродный племянник.

— Нет, мне нужна вся правда.

— Ты пела во сне, Мария-Елена.

— Что я пела?

— Я не знаю, как называется эта песенка. Но я видел фильм, откуда она. Там играет Мэрилин Монро и Джек Леммон. Помнишь, они переодеваются в женщин и наяривают в джазе?

Муся вскочила, завернулась в простыню, которую завязала узлом на плече. Ее узкие бедра плавно вращались в такт ее пению. Руками она вытворяла что-то невообразимое — они все время были возле ее груди, но в то же время жили отдельной жизнью.

I want be loved by you just you

Nobody else but you,

I want be kissed by you

Ta-ta-ta-ta-ta [1].

Я это пела?

Он смотрел на нее восхищенными глазами.

— Как здорово, Мария-Елена. Еще лучше, чем в том фильме. Господи, а ведь ты очень похожа на Мэрилин Монро.

— Глупости. Она коротышка и толстенькая. Правда, она мне очень нравится.

— Ты поразительно похожа на нее. Не лицом, а чем-то другим. Наверное, своей естественностью. Ты удивительно естественная девушка, Мария-Елена.

— И что еще сказал тебе Аполлон? — спросила Муся, когда они снова лежали в постели, прижавшись друг к другу.

— Он сказал, что я должен оберегать тебя от тебя самой.

— Чепуха. Не мог Аполлон сказать такую глупость. Это ты сам придумал.

— Нет, Мария-Елена, у меня бы не хватило мудрости на такую мысль.

— Серьезно? — Она задумчиво прикусила губу. — Но как ты сможешь охранять меня от меня самой? Это какая-то абракадабра. Ты никак не сможешь сделать это, правда?

— Смогу, Мария-Елена. Тем более что я поклялся Аполлону защищать тебя. Я не позволю тебе сделать то, что причинит тебе вред, нанесет рану, поняла? Ведь со стороны иногда бывает видней. Хотя я, очевидно, никогда не сумею посмотреть на тебя со стороны.

После купания Муся снова завела разговор о ребенке, и тогда Вадим подхватил ее на руки, подкинул несколько раз в воздух и сказал, прижав к себе:

— Он у нас родится тогда, когда солнце нашей любви будет в зените. Сейчас оно только взошло и его лучи греют слабо, так что наш малыш будет постоянно мерзнуть.

— Но он сгорит, когда солнце окажется в зените. Я боюсь, он сгорит в одну секунду.

— Не бойся ничего, Мария-Елена. Пока жив я — а я буду жив всегда, — ничего дурного с тобой случиться не может, поняла? А сейчас давай наденем на себя все самое красивое и отправимся в тот ресторан на берегу. Я хочу танцевать с тобой до утра под шорох луны и сияние волн. Я еще ни с кем не танцевал этот волшебный танец.

Муся была абсолютно трезвой, хоть и выпила два или даже три бокала шампанского. А вот Вадим напился. Встретил в ресторане друга, и они помянули недавно погибшего товарища. Это случилось уже после того, как они станцевали лунный танец, за который Мусе вручили большого плюшевого медвежонка. Она солировала в этом танце. Ее попросили станцевать еще — Вадим, его друг и все остальные. Она увлеклась. За эти несколько минут Вадим успел напиться.

Она с трудом довела его до номера. Он клялся ей в любви, клал голову на плечо, а то вдруг отстранялся и смотрел на нее, как ей казалось, абсолютно трезвыми и чужими глазами.