Нецензурное убийство - [14]

Гораздо больше внимания привлекала другая криминальная заметка, называвшаяся: «Пан Адам схлопотал по мордам». Несмотря на это, Зыга весьма тщательно изучил весь «Курьер Люблина», после чего убрал его в ящик стола.

— А что нам гласит «Голос»? — спросил он с насмешкой, потянувшись за следующей газетой.

— Это тебя заинтересует больше. — Крафт вынул из кармана пиджака покрытую мелким шрифтом страничку размером в четверть газетного листа.

Беря в руки листовку, громко именующуюся чрезвычайным выпуском «Нашего знамени», Мачеевский покачал головой, удивляясь, когда Закшевский успел ее подготовить. Зато сомнений в том, что рабочий класс читать этого не захочет, у него не было. Текст без больших букв, знаков препинания и абзацев, может, и был понятен поэтам-авангардистам, но не простым людям.

…роман биндер особенно выступал против передового движения люблинского рабочего класса шагая при этом рука об руку с якобы враждебным ему реакционным правящим лагерем. что подтверждают работавшие с ним когда-то журналисты: более чем редактором газеты биндер считался агитатором лагеря правых, тем не менее вместе с представителями других городских редакций «наше знамя» не согласно с тем что якобы убийство именно биндера могло иметь что-то общее с политической деятельностью левой оппозиции. однако если окажется что преступное деяние совершил в акте отчаяния представитель многократно оплеванного «голосом люблина» рабочего класса и национальных меньшинств наша редакция установит над ним бесплатную юридическую опеку и позаботится о добросовестном отчете с процесса потому что хотя мы не одобряем преступления жертва не заслуживает сочувствия рабочего народа.

— И что скажешь? — спросил Зыга, откладывая листовку.

— Статья 50, закон о печати — легко. Призыв пожертвований в пользу и выражение одобрения преступнику. Три месяца и тысяча штрафа. Но ведь Закшевский сбежал, да? — Он с подозрением посмотрел на младшего комиссара.

— Сбежал или не сбежал, эту бумажку подписал Йозеф К. Неплохо было бы арестовать Йозефа К.! — засмеялся Мачеевский.

Однако Крафт не понял, потому что не знал «Процесса» Кафки. Мачеевский читал этот роман по-немецки и страдал, что до сих пор никто не перевел его на польский. На его взгляд, «Процесс» должен был выйти тиражом не меньше десяти тысяч и, кроме книжных магазинов, дойти в качестве инструкции до всех учреждений, в том числе и до следственных отделов.

— А впрочем… — Он махнул рукой. — В любом случае красных по имени Йозеф пруд пруди, и кто докажет, что этот К. — Закшевский? Ну и при чем тут я?!

Зыга потянулся за свежим выпуском «Голоса». Там он не нашел ничего, кроме втиснутого между двумя белыми пятнами цензуры упоминания, каким образцом добродетели был светлой памяти редактор Биндер, и намека на то, каким сукин-сыном должен быть его убийца. Однако запах типографской краски вызвал у Мачеевского смутное воспоминание о кофе. Он потянулся к подоконнику, где оставил кофейник из «Европы». Кофейник был пуст. Гуща — и та высохла, на ней даже погадать и то бы не удалось. Самое большее — накормить червячков для наживки, которые от кофе всегда набирались чрезвычайного темперамента и в Быстрице, в паре шагов от дома Зыги, на них клевали во-о-от такие окуни.

— Может, у тебя есть кофе в термосе? — спросил он Крафта.

— Только с молоком, — предупредил заместитель, потянувшись к портфелю.

— А бутербродов жена тебе случайно не сделала? — продолжал допытываться Мачеевский, пока его вчерашняя, вся в подтеках, чашка наполнялась ароматной жидкостью.

* * *

Сыщики не принесли почти никакой информации. Знакомые Биндера ничего не знали, и могли лишь поделиться со следователями своими подозрениями. Все они были столь же интересны, как откровения младшего комиссара Томашчика.

Только после десяти Фалневич вместе с Гжевичем и одним полицейским притащили несколько пачек архивных номеров «Голоса».

— Не хотели давать, — тяжело дыша, отчитался агент. — Но подвернулся Зельный. Видели бы вы, пан начальник, как он строил глазки какой-то редакторше. В конце концов так вскружил бабенке голову, что та размякла, как воск.

— Что значит «какой-то»?! — возмутился Зельный, который как раз втащил последнюю упаковку. — Самой главной, по рецензиям на фильмы. Что бы я с другими бабами делал, если б не эти ее трали-вали в газете?! Достаточно прочесть, и знаешь, что говорить… Но теперь я мечу выше, как, по-вашему, пан начальник? Либо пан, либо пропал, верно? — Сыщик поставил обвязанный шпагатом ворох бумаг рядом со столом Зыги и поправил прическу. Мачеевский обратил внимание, что Зельный, хоть и был во вчерашней рубашке, сменил галстук. — Она хочет писать такие социальные штучки, вот я и сказал, что ей вполне путевые заметки устрою, так сказать, весь путь — от греха до падения. То бишь, отведу к курвам, чтобы спросила, почему они курвятся, — добавил он, видя, что Гжевич не понял. — Ну и, ясное дело, обеспечу ей полную безопасность.

— Да оставь ты этих фармазонов, — поморщился Крафт.

— Как пожелаете, пан комиссар. Какие будут указания, пан начальник?

— Кстати, что там в борделях? Биндера знают?