Небываемое бывает - [85]

— Давайте, — говорит она, — вот тут, при детях, и подобьем итоги вашей выдуманной рентабельности. Хватит гнать вал. Надо ли детям работать на родных полях со взрослыми? — И по обыкновению сама отвечает: — Да! Надо ли ребятам участвовать в создании годовых производственных планов? Да. Надо ли школьникам отстаивать, обосновывать и вникать в свой план? Пусть защищают свои экономические расчеты на расширенном заседании правления, как это бывает. Пусть составляют хозяйственные отчеты... Закрывают наряды... Пусть упражняются в денежных расчетах, чтобы почувствовать финансовые рычаги. Пусть учатся ясному финансовому языку. Пусть и еще раз пусть. Но при чем тут рентабельность?!

Цикалова говорит, что лучше ее не заводить. А что до печати, пусть, мол, на нее ссылаются, и она на любом уровне докажет, что рентабельность бригады — это очковтирательство.

Я с ней согласен. Мы уже начали лбы расшибать. Не следует из хорошего и честного труда ребят делать один из пунктов ретивых рапортов. Очень хорошо, что такая искренность и глубина суждений прозвучали именно в Григорополисской школе. Это говорит о том, что и через тридцать лет школа чувствует свою моральную ответственность за судьбу всех ученических бригад.

Если школа не убыточна, то жизнь взрослого поколения обессмысливается. Их роль заключается в подвижнической и бескорыстной отдаче детям. Дети работают не ради прибыли, а для воспитания любви к земле, любви к семье и обществу — что потом даст отдачу сторицей. Кто настаивает на рентабельности детского труда под любой благовидностью, тот закладывает страшные убытки в будущее. Если они будут работать на прибыль, то к 17 годам сгорят и сойдут с дистанции до срока, как сходят

юные спортсмены. Колхоз с утра до ночи настроен и без того на интенсификацию и прибыль. Он имеет ее. Три миллиона рублей ежегодно. Если на русском Севере пустуют села и земли, то на русском Юге нет уже, увы, ни клочка пустоши. Детский труд должен обладать не рентабельностью, а песенностью. Вот тогда дыхания ему хватит на всю жизнь. Решил на месте провести опыт с ребятами и проверить их отношение к земле. Ведь за время пребывания в станице не одна повариха проявляла свою неприязнь к селу. Чаще всего это были женщины.

Я попросил оставить меня наедине с десятью лучшими мальчиками бригады. На скамейке в цветнике расселись девятиклассники в основном уборочного звена. Скромные, крепкие ребята с пытливыми глазами. Поговорив о том о сем, я без нажима и акцента выяснил, что из десяти ребят семеро готовы после школы остаться в колхозе. Во всяком случае, такая мысль им показалась вполне приемлемой.

Затем я попросил Цикалову послать ко мне для беседы десять лучших девочек бригады. Ни одна из них даже мысленно не могла представить свою жизнь после школы в колхозе. Они отвергали эту судьбу напрочь.

Вот корень всех корней. Сколько бы мы ни тратили средств, усилий, призывов, до тех пор пока не изменим социально-психологический климат во всем обществе по отношению к земледелию, нам не совладать с этой сферой. Не все из этих десяти девочек выберутся сразу в город. Но можете быть уверены, если она останется здесь и выйдет замуж, то она сживет со света мужа, если он не переедет в город, чтобы «жить как люди».

Почему девочки против села? О, это великий камертон и звук его — предмет размышлений для высочайшего уровня. Мы планируем, громоздим и вкладываем капиталы в пустоту, потому что исходим не из семьи, не из живых ростков, не из теплого гнезда, а из бессмысленного и отвлеченного «на тысячу человек». Вот вам девочки и дали исчерпывающий ответ и не где-нибудь, а в колхозе, который восемь лет назад парторг Мирошниченко называл «той же Россией, только в малом масштабе». Эти девочки убеждены телевидением с детства, что «джентльмен обыкновенно живет в городе». Они знают даже, как он выглядит. Он весь в импорте, и с «магом» японским, на худой конец — с гитарой. Это их увальни могут разобрать, собрать комбайн, водят машины и мечтают попасть в десант. А тот, «городской», он знает целую дюжину названий заграничных ансамблей. Ах, они звучат так волшебно-заморски. У него весь зад в «лейблах», он умен потому, что критикует все родное и считает всех взрослых скучными дураками. В городе «культура», там никто почти не работает. Кругом асфальт и магазины. А телевидение подбрасывает еще и еще жару.

Девочки помогли осознать мне то, что мешало мне жить в станице, несмотря на цветение сирени и полные цветники в палисадах. В станице, куда ни придешь, везде вас настигает всепроникающая атмосфера необходимого, какая-то беспрерывная гонка плана. Ни тебе пустоши и уединения, ни пруда и парка, ни очаровательной беседки или дворца — все отдано производству. Каждая пядь разграфлена. На всем печать какого-то оцепенелого беспокойства. В классе — графики, в конторе — планы, на фермах — обязательства, всюду «даешь!»... «Дадим!»... «Выполним!»... Цифирь, плакат и рапорт. Механизмов на селе стало много, а теплоты, тишины и любви — все меньше и меньше. Когда-то на самом лучшем месте станицы был воздвигнут кафедральный собор. Рядом теперь типовое, плоское, приземленное здание правления, которое влетело колхозу в копеечку. Собор стоит рядом без головы, без окон, в грудах развалин. Хотели убрать совсем с глаз долой, но кладка больно сильна. Строили на века — не стекло и алюминий да бетон. Пытались взорвать, но стены таковы, что они будут и после взрыва стоять, а вот монолит правления рухнет.