Небом крещенные - [54]

Разгрузка шла второпях. Дальневосточники помогали.

Новоприбывших летчиков временно разместили в солдатской казарме. Вечером пришли двое дальневосточников знакомиться. Оба лейтенанты. Один прихватил с собой гитару; сидел на кровати и наигрывал, пока его товарищ рассказывал о здешнем житье.

Летчики брились, гладились, начищались с дороги. На кроватях лежали гимнастерки, усеянные орденами — где погуще, где пореже. Гимнастерки дальневосточников от плеча по плеча были девственно-чистыми.

Приезжие узнали, что здесь им будут меньше платить денег, ибо фронтовая надбавка как таковая срезается. И норма летного питания другая, поскромнее. Словом, все здесь рангом ниже.

— А стоять, значит, будем вместе, на этом аэродроме?

— Нет. Вас шуганут на другой. Он километров тридцать отсюда, в тайге.

— Кто сказал?

— В штабе дивизии говорили.

— Ну и как там?

— Да ничего, нормально. Бетонка хорошая. Комаров, правда, до черта.

Бровко встал и отошел в сторону — высокий, огненно-рыжий, гордый. Издали крикнул:

— Это кто придумал, чтобы гвардейский полк загонять в тайгу?

Сидевшие на кроватях повернули к нему головы:

— Известно, кто: командование дивизии, — ответил на его вопрос один из дальневосточников.

— Пускай само туда летит, твое командование!

— Да оно теперь и ваше…

— Знать не хочу! — вспылил Бровко. — Во время войны отсиживались тут, а теперь командовать захотели.

То, что он сказал, больно хлестнуло дальневосточников. Лейтенанты потупились, в последний раз жалобно прозвенела тонкая струна гитары. Засобирались гости, стали прощаться. Они не смели поднять глаз на летчиков из новоприбывшего, теперь уже братского полка. Злое слово рыжего затронуло самое ранимое — то, что всегда жгло их совесть огнем и против чего трудно возразить. Никому дела нет до того, какая здесь была тяжелая служба, какие лишения пришлось терпеть. Тут бомбы не рвались и не было жертв — каждый может попрекнуть: отсиделись…

Уходя, один из лейтенантов задержался напротив Бровко. Глаз так и не поднял, уперся взглядом в грудь Бровко, на уровне орденов. С нарочитой фамильярностью сказал:

— Ты прав, старшой. Но кому-то надо было оставаться и здесь.

За ними закрылась дверь, и о них вскоре забыли. Заговорили наперебой гвардейцы, изливая друг другу свои души обиженных. Мало того, что перевели защитников Ленинграда на Дальний Восток, так еще хотят загнать в самый что ни на есть медвежий угол.

На сборке самолетов работали и техники и летчики — спешка была такая, будто гвардейцев хотели поскорее отсюда выдворить. В назначенный день с утра стали перегонять самолеты на таежный аэродром. Уходили четверками.

Третья эскадрилья должна была перелететь после обеда. От нечего делать летчики слонялись по аэродрому. Вчетвером — Бровко, Булгаков, Зосимов, Розинский — зашли в штаб дивизии воды напиться. Заглянули в некоторые кабинеты — к штурманам, к ветродуям [11], поболтали. Адъютант командира дивизии, приятной наружности лейтенант, затащил их в свою комнатку. Как всем адъютантам, ему было дозволено то, чего другим нельзя. Он достал из чехла немецкий аккордеон и растянул мехи, не принимая во внимание рабочую тишину штаба дивизии. Он играл и пел неплохо, Он знал, что спеть для новых знакомых:

Опустилась ночь над Ленинградом,

Та-ра-ра-ра, та-ра на Неве…

Мы стоим с моею тенью рядом

И вдвоем мечтаем о тебе…

Заблестели слезинки на глазах гвардейцев. В одну минуту адъютант сделался их лучшим другом. Они пригласили его на праздник — годовщину полка, который будет отмечаться через неделю. От имени всего летного состава полка пригласили.

В стенку постучали кулаком.

— Понял, — откликнулся лейтенант, пряча аккордеон в чехол.

— Командир дивизии стучал? — спросил Розинский.

Лейтенант беспечно взмахнул рукой:

— Комдива сейчас кет, улетел. Это инженеры за стенкой обитают. Просят тишины.

Незатейливая песенка о Ленинграде, исполненная хорошим парнем, сейчас же передалась гвардейцам. Они шли вдоль самолетной стоянки, напевая ее, не зная слов второй строки, как и тот адъютант:

Опустилась ночь над Ленинградом,

Та-ра-ра-ра, та-ра на Неве…

Они чувствовали и считали себя коренными ленинградцами, хотя на фронте лишь кружили по аэродромам около Ленинграда, а в самом Ленинграде были всего-то два-три раза. Такова притягательная сила великого города, таково его обаяние, что человек с первой встречи отдает ему свое сердце.

Скоро дали третьей эскадрилье команду на перелет. Не зеленой ракетой, как это сделали бы на фронтовом аэродроме, а просто голосом.

Тридцатикилометровый маршрут — это шесть минут лету.

Новый аэродром гвардейского полка представлял собой большую поляну в тайге с настеленной посредине серой бетонной полосой. Новым жилищем летчиков стала просторная, добротно сработанная землянка. Войны не было, но от этой землянки повеяло дымной сыростью войны. К тому же приказом свыше установили дежурство. Войны нет, но готовность есть, и по всему этому можно кое о чем догадываться. Изучая новый район полетов, летчики мерили циркулем и линейкой расстояние до государственной границы — выходило тридцать километров с небольшим. Рукой подать.

Однажды прилетела четверка истребителей братского полка дивизии. Их нарядили сюда для боевого дежурства в ночное время. Вылезли из кабин четверо лейтенантов: один постарше — командир звена, остальные — молодежь. А поди ж ты, все летают ночью. В гвардейском полку ночников почти не осталось, разве что один Богданов мог тряхнуть стариной.