Небом крещенные - [38]

Костя Розинский все видит, все понимает. Он должен хорошо ориентироваться в воздушной обстановке, чтобы своевременно предугадать опасность и надежно прикрыть с хвоста ведущего пары. Тактику ведомого летчика (не столь уж простую, если разобраться) Костя усвоил, сегодня — его двадцать седьмой боевой вылет. Командир звена старший лейтенант Бровко меньше всего смотрит назад и по сторонам — там у него верный щит. Дело Бровко, как ведущего пары истребителей, — искать воздушного противника и бить.

Тонкая, легкая пленка облаков висит над головами летчиков, сквозь нее кое-где просеиваются солнечные лучи. Красивая, но в сущности своей нехорошая облачность…

Еще на подходе к заданному квадрату они увидели группу "юнкерсов". Истребителей сопровождения вблизи не видно. Возможно, их и нет совсем: немцы вынуждены теперь идти на риск — прикрывать бомбардировочные группы порой им просто нечем.

ЯК ведущего пары равнодушно отворачивает влево от группы "юнкерсов". Костя тоже закладывает левый крен, угадывая суть маневра хитрого Бровко: занять выгодное положение и подобрать сотню-другую метров высоты, чтобы атаковать внезапно. Немцы обнаружили их, нет ли, но идут пока спокойно.

Заканчивая вираж, Костя увидел "юнкерсы" слева от себя и пониже. Только он подумал, что сейчас ударить в самый раз, как услышал по радио вкрадчиво-хищный голос Бровко:

— Атакую, прикрой!..

Полный газ моторам, короткое пикирование с доворотом, огонь навскидку по куче "юнкерсов". Атака истребителей длилась какие-то мгновения. Кажется, Бровко одного зацепил чувствительно: тот выбросил струю дыма.

Повторить удар они не успели. Сами были атакованы. Сквозь облачность, как сквозь редкое решето, посыпались "мессершмитты" — два, четыре, шесть… Ползали, гады, над облаками и только выжидали момент.

Когда сшибаются в воздушном бою истребители, в первые секунды трудно разобраться, где свой, где чужой. Мелькают кресты и звезды на фюзеляжах, молниями пронизывают пространство трассирующие снаряды. Если пара хорошо слетана, но не так просто ее взять даже вшестером, Костя цепко держался в хвосте ведущего, а тот выделывал умопомрачительные фигуры, уходя из-под ударов "мессершмиттов". Костя пилотировал машину с одной бесшабашной мыслью: "пан или пропал", — чувству страха места в его душе не было.

Как раз подоспели свои. Четверку командир послал на подмогу Бровко, а другим звеном ударил по бомбардировщикам. Сбили ведущего "юнкерса". Обезглавленная группа вскоре была рассеяна; сбрасывая бомбовый груз бесприцельно, "юнкерсы" поворачивали назад, некоторые из них загорались и падали.

Была выполнена главная боевая задача: отражена группа авиации противника, угрожавшая нашим объектам мощным бомбовым ударом.

А бой истребителей все разгорался. Клубок маневрирующих самолетов оттянулся к переднему краю, и там силы стали наращиваться с обеих сторон. Откуда-то вывернулась шестерка "фокке-вульфов", с высоты ударили звеном ЛА-5. Истошно вопила наземная командная радиостанция, пытавшаяся скоординировать действия нескольких групп наших истребителей из разных полков.

Уже бой не бой, вроде как спортивное состязание в технике пилотирования. Смерти людей не видишь, крови не видишь. Исчез "фокке-вульф", оставив дымок в небе, — будто спортивный судья вывел его с поля. Умом-то понимаешь, что драка идет не на жизнь, а на смерть, сердцем же — не всегда.

"Мессершмитты" и "фоккс-вульфы" наседают на Костю Розинского. Вроде никого больше и не видят. Справа кольнула воздух огненная шпага, слева один "месс" вцепился ему в хвост бульдожьей хваткой, и, верно, все было бы кончено, да подоспел на выручку ЛА-5 из братского[5] полка, сбил немца. Другим летчикам мало работы в этом бою, потому что немцы всей сворой атакуют Костю Розинского. Почему они решили срубать в первую очередь именно его?

То, что Костю озадачивало в горячке боя и путало ему карты, давно стало понятным другим летчикам. Дело-то в том, что Розинский вылетел на машине командира эскадрильи, Героя Советского Союза, а та командирская "десятка" была расписана кистью самодеятельного полкового художника очень приметно: на борту кабины — двадцать три звездочки, что означало столько же побед в воздушных боях, на капоте мотора около винта — оскаленная морда бурого медведя. Против разрисовки самолетов решительно боролся замполит полка, говоря, что советскому летчику чужды нравы какого-нибудь иностранного аса. Летчики молчаливо соглашались с ним, строго насупливая брови на моложавых лицах. Но как только кто собьет, сейчас же просит механика: нарисуй, мол, Петрович, звездочку, пускай будет хоть одна. Тем же летчикам, у кого на счету было много сбитых, полковой художник сам стремился что-нибудь изобразить на фюзеляже самолета. Чтобы знали фрицы аса, чтобы издали пугались. Когда на "десятке" выписали маслом великолепный портрет бурого медведя, командир эскадрильи не возражал. Наоборот, долго им любовался, и так и этак присматриваясь, а вечером зазвал механика-художника в летную столовую и поднес ему свои боевые сто грамм.

В воздушном бою теперь "мессершмитты" кидались на медведя, думая, что пилотирует расписной самолет с бортевым номером "10" русский ас. Сбить его одного — большая удача. И ну давать ему дыму, и ну!.. Атаковали только его, не считая своих потерь, не обращая внимания на других ЯКов, от них только отбивались.