Небо зовёт - [49]

Как–то после Нового года, который, кстати, прошёл тихо и незаметно, дежурила я в санчасти. В лазарете пациентов было много, так что работы и штатным медикам, и нам, практиканткам, хватало. На больничную койку девчата обычно попадали по мелочам. Чаще из–за простудных заболеваний, реже из–за мелких травм, растяжений, вывихов, потёртостей. Так как дежурили мы по суткам, я всех «разведчиц» знала в лицо и по именам. Они со мной были откровенны и часто делились своими девичьими секретами. Все они были милыми, женственными, приземлёнными, ну никак их невозможно было представить в той роли, какую им готовят. И на этот раз, заступив на смену, обошла всех больных, перекинулась приветствиями, изучила график приёма лекарств и процедур и приступила к их выполнению. Кому–то дала лекарство, кому–то сделала укол, кому–то поставила компресс или перевязку. Словом, делала то, чтобы больных скорее поставить на ноги. Одна девушка поступила в санчасть с подозрением пищевого отравления. Её всё время тошнило, были позывы на рвоту, мучило головокружение. Она совершенно не принимала пищу. Ещё до обхода врачей я подошла к ней и завела разговор. Спрашивать о самочувствии было просто некорректно, так как и без того было видно, как она мучается. Я её спросила:

— Галь, ты кроме казённой пищи, ничего не ела?

— Нет, конечно, откуда, что тут возьмёшь?

— Буфет работает, и кто имеет деньги, может позволить себе что–нибудь вкусненькое.

— Буфет для преподавателей и обслуживающего персонала, а нам же деньги не платят, ты это знаешь. Мне кажется, у меня это не от отравления, а по другой причине.

— Что ты имеешь в виду?

— Мне страшно признаться врачам и, тем более, руководству школы, но никуда не денешься, шила в мешке не утаишь. По–моему, я беременна.

— А что же ты всё это время молчала?

— Я догадывалась, а полной уверенности не было.

— А кто отец твоего будущего ребёнка?

— Лейтенант из взвода охраны. И совершили мы с ним всего лишь один раз и вот, поди ж ты…

— И какой срок беременности?

— Ну вот, считай, четвёртый месяц.

— И что будешь делать?

— Буду рожать. Думаю, что меня отпустят домой. Сейчас обо всём расскажу главврачу, но что бы он ни посоветовал, буду настаивать на своём.

— Что ж, дело твоё, только об этом надо было сказать раньше.

— Если бы я сказала раньше, то наверняка меня бы заставили сделать аборт, а сейчас уже поздно и я надеюсь, что мне позволят стать матерью. А тебя я прошу об одном, не говори, пожалуйста, про лейтенанта, а то и он может пострадать, ведь он мне сказал, что любит и будет на мне жениться.

— Начальство конечно будет недовольно, но раз решила, делай как знаешь, и сейчас же на обходе расскажи главврачу о своей «болезни».

— Мне как–то неудобно ему об этом говорить. Я прошу тебя, расскажи ему всё, что знаешь, и объясни, что это случилось не в школе, а ещё на «гражданке».

Я согласилась, зайдя в его кабинет, объяснила ситуацию. Вначале он возмутился, а когда узнал, что «грех» совершился в последний прощальный вечер, успокоился и принял мою информацию к сведению.

Как ни странно, этот инцидент прошёл тихо, без огласки и обсуждения. Прямо из санчасти ночью её тайно вывезли из лагеря неизвестно куда. О том, как сложилась судьба будущей матери и её ребёнка, несостоявшейся разведчицы, едва ли кто узнает, так как надвигающаяся гроза очень скоро, подобно гигантской дьявольской мельнице, перемелет миллионы человеческих жизней, и оставит после себя многократно большее число искалеченных судеб.

Наша подруга одна из всех откликнулась на зов основного инстинкта и пошла естественным путём, путём продолжательницы рода человеческого. Я её не осуждаю.

Ночной разговор

Хотя случай с беременностью с одной из наших подруг не афишировался, в школе об этом узнали все. Видно он и дал толчок мысли некоторым девушкам любым способом оставить эту школу. Таинственным способом девчата стали заболевать такими хворями, которых до сих пор не было и в помине. Это подозрение на туберкулёз, падение остроты зрения и слуха, язва желудка и другие напасти. Так или иначе, до конца учёбы руководство вынуждено было комиссовать шестерых курсанток из–за невозможности доказать, настоящая это болезнь или мнимая. Между тем, время шло, и к концу подходило наше вынужденное заточение. Тёплые лучи солнца и звонкая капель возвещали о приближении весны. Сердце наполнялось трепетом и радостью оттого, что скоро закончится весь этот кошмар и начнётся нормальная человеческая жизнь, где будут и встречи, и любовь, и ожидание чего–то большого и радостного. Мне казалось, что за эти месяцы я настолько повзрослела и возмужала, что мне не страшны никакие потрясения, беды и невзгоды. Мной одолевали проти–воречивые мысли. С одной стороны, получив знания, опыт и определённые навыки, хотелось испытать себя и использовать всё накопленное в школе с наибольшей отдачей на благо Родины. Ведь это Она доверила мне патриотическую миссию — избавляться от врагов Отечества. С другой стороны, отдав себя целиком и полностью служению Отчизне, надо забыть о себе, своих чувствах, человеческих слабостях и о том, что ты просто женщина. И тем не менее, мне казалось, что я смогу совместить эти две совершенно несовместимые вещи — любовь и долг, и буду делать всё возможное, чтобы было это именно так. Как–то, лёжа в постели, переполненная нежными чувствами к своему единственному, близкому и любимому Васе, пыталась представить нашу будущую романтическую встречу, но она получалась какая–то будничная, расплывчатая и не столь яркая, как бы мне хотелось. Возможно, время уже поработало против нас и всё больше и больше отдаляло, порождая сомнения и страхи относительно верности, любви и искренности чувств любимого. Видя, как я мучаюсь, ворочаюсь на кровати и не могу заснуть, Нина спросила: