Небо зовёт - [34]

— Хватит, конечно.

— Вот в следующий четверг и поедешь. Я сейчас напишу рекомендательное письмо. Ты комсомолец?

— Да, комсомолец.

— Вот и хорошо. Поработаешь годик–два, а потом направим тебя учиться в институт в Москву. Ты не против?

— В институт — это хорошо, но я хочу на лётчика учиться.

— Значит, славы захотел? А кто же на земле работать будет, людей кормить? Подавай всем деньги, славу. Эх, молодежь, молодежь, жизни вы ещё не знаете.

Глубоко вздохнув, старый большевик подвинул мне бумагу и сердито сказал:

— Чтобы в пятницу был на месте. Я проверю.

Я вышел на улицу, и пока шёл домой, одолевали противоречивые мысли. Жалел, что потерял год из–за этих бухгалтерских курсов, а с другой стороны, не поехал бы в Ленинград, не познакомился с городом и не встретил Лену. Где она сейчас? Чем занимается? Вспоминает ли о своём Ворошиловском стрелке? А, может, уже и забыла? Она ведь мне ничего не обещала, да и планов на будущее мы не строили. Может, это была никакая не Любовь, а просто дружба? И всё–таки, как только подумаю о ней, сердце радостно забьётся и на душе становится теплей. Так, рассуждая сам с собой, я пришёл домой. Про себя решил, завтра же заведу тетрадь и каждый день буду записывать свои дела и чувства и отчитываться перед Ней за каждый прожитый день. Наметил: за эту неделю заготовить дров, натаскать из леса грибов, позаниматься с братьями математикой, так как «тройки» в их тетрадях меня не устраивали. Дома с мамой поделился своими планами, и она их одобрила, добавив к ним выкопать небольшой участок картошки. До вечера ещё оставалось много времени, и, взяв всё необходимое, отправился на огород. Невыкопанной картошки оставалось около четырёх соток, и я решил до вечера выкопать. Вернувшиеся из школы Егор и Иван вызвались мне помочь, и я не отказался от их участия. Год был благоприятный, и картошка уродилась славная. Огород был очищен от сорняков, и под каждым кустов скрывалось до десяти картофелин величиной с кулак и больше. Мелочи почти не было. Работа шла споро. Я копал, ребята собирали и ведрами выносили на межник сухие золотистые клубни. Однако, как не старались, до захода солнца выкопать не успели. Пришлось на этом закончить. Пока её перебирали, ссыпали в погреб, и уже стемнело. Ужинали в потёмках. Мама не нарадовалась. «Приехал работничек, и сразу всё пошло на лад», — говорила она соседям. Я и впрямь трудился с желанием и в охотку с темна до темна, а когда сверстники звали на танцы, ни сил, ни желания у меня уже не было. И потом, после Лены ни на одну из девчат смотреть не хотелось. Всю неделю ждал от неё письма, но не дождался. Честно говоря, в Жуковку ехать мне не хотелось, но мы тогда жили, как солдаты, по принципу: «Партия сказала, надо, комсомол ответил, есть!». Попрощавшись с родителями и братьями, отправился на новое место работы. До районного посёлка Жуковка было километров восемьдесят. Автобусы туда не ходили, пришлось добираться на попутных машинах, и всё же мне повезло, к концу рабочего дня я вошёл в кабинет первого секретаря райкома. Ему, видно, уже позвонили из Хвастовичей, поэтому, читая рекомендательное письмо, спросил:

— Как добрался?

— На попутных машинах.

— Это ты быстро, а мы ждали завтра.

Между тем, позвонив по внутреннему телефону, вызвал начальника сельхозотдела. В кабинет вошёл мужчина лет сорока, весь седой и с покалеченной ногой. Секретарь кивнул на меня и сказал:

— Принимай кадры, Иван Васильевич. Хотел бухгалтера, вот тебе молодой специалист. Опыта, правда, у него нет, но учился в Ленинграде, там плохому не научат. Я думаю, толк из него будет.

Иван Васильевич коротко выслушал мою характеристику и коротко бросил:

— Беру, а там поработает, увидим, на что он способен.

— Однако, Василий, жилья он не имеет, и его надо куда–то определить на постой.

— Ну это не проблема. Вон наша Марфа–уборщица одна живёт в целом доме, с радостью возьмёт молодого парня, может, по дому что поможет, и бабе будет польза, и парню веселее.

— А ты, как думаешь? — обратился он на этот раз ко мне.

— Меня любой вариант устроит, лишь бы была крыша над головой.

— Это хорошо, что ты неприхотлив к условиям жизни, но поскольку твоя будущая хозяйка уже ушла домой, я сейчас напишу записку, и моя секретарша Зина отведёт тебя к ней. Пару слов о внутреннем распорядке. Рабочий день начинается в восемь часов утра и кончается в шесть часов вечера, с перерывом на обед с тринадцати до четырнадцати часов. Выходной день — воскресенье. Вопросы есть? — Сам же и ответил: «Вопросов нет». — С завтрашнего дня приступай к своим обязанностям. Иван Василич ознакомит тебя с бумагами, и мы надеемся, что ты наведёшь с ними порядок, а то уже больше месяца бухгалтерским учётом никто не занимается, и сейчас там чёрт ногу сломает. А теперь иди отдыхай и на работу не опаздывай.

Зина, миловидная женщина лет тридцати, прекратила стучать по машинке, встала и, недовольно бурча, вышла из кабинета. Я попрощался с будущими коллегами и пошёл следом за секретаршей. Дом уборщицы был в полукилометре от здания райкома, и всю дорогу, пока мы шли, моя проводница не проронила ни слова. Перед входом в избу бабы Марфы она сказала: