Небо. Вертолет. Олимпийский Мишка - [2]
– Сумасшедшая ведущая «Экстрима» готова к прыжку! – бодро отрапортовала она.
– Ну, мать, не умирай, – неодобрительно покачал головой Саша. – Главное, улыбайся!
Глаза у Сашки светлые, как небо, подернутое дымкой. Саша вдруг застыла, залипла на них, потом резко развернулась и шагнула к вертолету.
– Да не бойся ты, все обойдется! Твой парашют стажер собирал! – подмигнул парень с циклопическим шлемом-камерой, который должен был снимать ее прыжок.
– Смешно! – Саша захихикала, пытаясь отыскать в лице спортсмена признаки того, что он шутит, но взгляд уперся в окошко шлема с глазом камеры. Циклоп чертов.
Вертолет набирал высоту кругами. В брюхе «Ми-8», кроме нее и двух инструкторов, к встрече с «потоком» готовились еще шестнадцать спортсменов и шестеро новичков. Кольца их парашютов были пристегнуты к одному канату, а канат – к железному тросу. Видимо, чтобы одним разом дернуть и бабахнуть ими, как шестью хлопушками. А может, чтобы не убежали?
Новичков скинули с восьмисот метров. С двух с половиной прыгнули спортсмены. Экстремальная ведущая Саша посмотрела в иллюминатор и увидела россыпь красно-зеленых шаров над расчерченной квадратиками землей. Красиво. Саша чувствовала себя как во сне или под водой.
– Когда прыгнешь, помаши оператору! – Михаил окинул ее оценивающим взглядом. – Ну, если сможешь.
Его карие глаза блестели лихорадочным весельем, как у наркомана, который берет в руки пакетик с дозой.
Михаил пристегнул Сашу к себе.
– Ну вот, теперь никуда не денешься, – шепнул он.
Это и вправду было эротично – совсем как у Джейн с Рочестером, но Саше отчего-то было не до флирта.
– У нас будет двадцать секунд, чтобы снять «задержку»! – сказал Циклоп и шагнул в открытый люк вертолета. Как-то буднично, словно в дверь. Встал на бак с топливом.
– «Задержка» значит свободное падение, – пояснил Михаил и подтолкнул Сашу к выходу.
Саша встала на колени перед открытым люком, содрогаясь от жуткого грохота, и сложила руки крестом на груди. Она чувствовала себя членом мафии, который предал «семью». Впору истово молиться. Жаль, что она атеистка.
– Ну, ты готов? – Михаил высунулся в люк, чтобы посмотреть на Циклопа, который стоял на баке с топливом. Пристегнутая Саша качнулась вперед и увидела бездну.
– Давай! – скомандовал Михаил.
Кувырок. Удары сердца в ушах. Удар по плечам. Ласточка. И они «легли на небо».
Саша ощутила колючую струю ветра в лицо и бешено бултыхающиеся щеки, как у Папанова в фильме «Бриллиантовая рука». Холод. И сумасшедшую скорость. И все возрастающий, рвущийся из-под липкого страха драйв. «Я свободна, я лечу!»
Вдруг перед ней возник оператор, и Саша помахала ему рукой.
Пух! Резкий звук раскрывающегося парашюта, как выстрел, и тишина – они оказались под куполом. Все словно вдруг остановилось, а Сашин желудок продолжал нестись. Как бы кишки в небе не оставить!
– Смотри, вон аэродром! – крикнул Михаил, поворачивая купол парашюта.
Внизу выстроились в ряд крошечные военные самолеты, а дальше в обрамлении изумрудного леса мерцал на солнце бриллиантовый изгиб реки.
– Фантастика! – хохотала Саша.
– Поджимай ноги!
Саша ощутила толчок, и ее потащило в сторону.
– А ты молодец. Неплохо для первого раза, – Михаил взъерошил ее короткие волосы. – На следующей неделе выдвигаюсь в Ингушетию, попрыгать в правильных местах. Когда вернусь, предлагаю отметить твое боевое крещение, перворазрядница!
– Ну, не знаю… С этой программой столько возни. Если будет время, – Саша с безразличием пожала плечами. – Хотя… Все равно надо как-то передать вам видео, так что…
– Заметано! – Михаил окинул ее веселым взглядом. – Ну давай, приходи в себя, а то какая-то ты расплющенная, встречу с небом надо пережить!
Они попрощались с инструктором и пошли к машине.
Когда вышли с аэродрома, оператор Саша искоса взглянул на экстремальную ведущую:
– Эй, расслабься! Все кончилось. Ну, не знаю… Хочешь, поплачь. У меня всегда есть для тебя персональная жилетка! – Он похлопал по одному из многочисленных карманов своего жилета, в которых хранил фильтры для «света».
– Подержи, пожалуйста! – Саша сунула навьюченному кофром и камерой оператору свою сумку и микрофон.
Закрыла глаза, вдохнула полной грудью и… сделала «колесо».
– Йо-хо! Ты видел? Нет, ты видел это? – Она хохотала, отряхивая пыльные ладошки. – Я королева неба и профессор соблазнения симпатичных парашютистов! Валентина Терешкова и Мата Хари в одном флаконе!
– Чокнутая! Все Маты Хари в шестой палате, вместе с Наполеоном, – заорал он. – Забери свои вещи, в зубах я их должен тащить, пока ты тут с ума сходишь?!
Саша ничего ему не ответила. Она счастливо улыбалась солнцу и ветру.
– Техника нет, у водителя машина сломалась! Привези эту дуру на точку, все сними, да еще и вещи ее подержи, пока она «тараканов» своих проветривает! – Саша продолжал ворчать, складывая аппаратуру в багажник своего «Опеля». – Вот уйду от вас на «Дискавери»!
– Сам дурак. Кому ты нужен на «Дискавери»? – фыркнула Саша.
Тут она лукавила. Саша снимал как бог. Четко, профессионально, неожиданно. Некоторые его «планы» Саша видела во сне. А еще, неизвестно почему, из-за правильно выставленного света или удачно взятого ракурса, но на его видео Саша всегда выходила невероятно хорошенькой. Лучше всех. Однажды Сашка снимал ее интервью с примой местного театра, любовницей директора канала, так шеф потом лично отчитывал оператора. Почему Саша была в кадре так «нарумянена»?
Подруг не выбирают. Даже таких, как Лизка… Женихов не проверяют. Даже если это Лизкин жених. Эти простые правила Маша Литаврина выучила наизусть. Но чего не сделаешь во имя женской дружбы?! Впрочем, надо отдать должное Лизавете – на этот раз подруга сменила ориентиры и вместо пухлого «кошелька на ножках» выбрала настоящего красавца. Такого не грех и проверить. Главное, чтобы Маша не капитулировала перед прекрасным принцем сама. А то женская дружба такие вещи не прощает!
«Нянями не рождаются. Нянями становятся. И порой против собственной воли. Но, в конце концов, я актриса или кто?» – так рассуждала Вероника, соглашаясь на предложение силиконовой блондинки Полины за полтора миллиона рублей сыграть роль Арины Родионовны перед капризным папой-одиночкой и его сыночком. Оба оказались еще теми монстрами. Так что няне Нике не дает покоя вопрос: почему красавица Полина так цепляется за эту вздорную семейку?
«Рука сжала „мышку“, редакционный компьютер заурчал, как довольный кот, и на мониторе возникла прекрасная девушка в образе цветущей сакуры. Сердце пропустило удар. Цветущая сакура может означать только одно: где-то близко ждёт вторая половинка и настоящая любовь! Впрочем, в смысле любви у меня сейчас наметился полный и стабильный провал. Три дня и уже почти три часа назад я рассталась с Главной Любовью Жизни…».
Маленький датский Нюкёпинг, знаменитый разве что своей сахарной свеклой и обилием грачей — городок, где когда-то «заблудилась» Вторая мировая война, последствия которой датско-немецкая семья испытывает на себе вплоть до 1970-х… Вероятно, у многих из нас — и читателей, и писателей — не раз возникало желание высказать всё, что накопилось в душе по отношению к малой родине, городу своего детства. И автор этой книги высказался — так, что равнодушных в его родном Нюкёпинге не осталось, волна возмущения прокатилась по городу.Кнуд Ромер (р.
В сборник вошли рассказы разных лет и жанров. Одни проросли из воспоминаний и дневниковых записей. Другие — проявленные негативы под названием «Жизнь других». Третьи пришли из ниоткуда, прилетели и плюхнулись на листы, как вернувшиеся домой перелетные птицы. Часть рассказов — горькие таблетки, лучше, принимать по одной. Рассказы сборника, как страницы фотоальбома поведают о детстве, взрослении и дружбе, путешествиях и море, испытаниях и потерях. О вере, надежде и о любви во всех ее проявлениях.
Держать людей на расстоянии уже давно вошло у Уолласа в привычку. Нет, он не социофоб. Просто так безопасней. Он – первый за несколько десятков лет черный студент на факультете биохимии в Университете Среднего Запада. А еще он гей. Максимально не вписывается в местное общество, однако приспосабливаться умеет. Но разве Уолласу действительно хочется такой жизни? За одни летние выходные вся его тщательно упорядоченная действительность начинает постепенно рушиться, как домино. И стычки с коллегами, напряжение в коллективе друзей вдруг раскроют неожиданные привязанности, неприязнь, стремления, боль, страхи и воспоминания. Встречайте дебютный, частично автобиографичный и невероятный роман-становление Брендона Тейлора, вошедший в шорт-лист Букеровской премии 2020 года. В центре повествования темнокожий гей Уоллас, который получает ученую степень в Университете Среднего Запада.
Яркий литературный дебют: книга сразу оказалась в американских, а потом и мировых списках бестселлеров. Эмира – молодая чернокожая выпускница университета – подрабатывает бебиситтером, присматривая за маленькой дочерью успешной бизнес-леди Аликс. Однажды поздним вечером Аликс просит Эмиру срочно увести девочку из дома, потому что случилось ЧП. Эмира ведет подопечную в торговый центр, от скуки они начинают танцевать под музыку из мобильника. Охранник, увидев белую девочку в сопровождении чернокожей девицы, решает, что ребенка похитили, и пытается задержать Эмиру.
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Некий писатель пытается воссоздать последний день жизни Самуэля – молодого человека, внезапно погибшего (покончившего с собой?) в автокатастрофе. В рассказах друзей, любимой девушки, родственников и соседей вырисовываются разные грани его личности: любящий внук, бюрократ поневоле, преданный друг, нелепый позер, влюбленный, готовый на все ради своей девушки… Что же остается от всех наших мимолетных воспоминаний? И что скрывается за тем, чего мы не помним? Это роман о любви и дружбе, предательстве и насилии, горе от потери близкого человека и одиночестве, о быстротечности времени и свойствах нашей памяти. Юнас Хассен Кемири (р.
«В тот день Дина познакомилась с парком, когда он сверху донизу усыпан желтыми липовыми сердечками. Она знала эту аллею в горячем тополином снегу, в дрожащем голубоватом инее. Она шагала с папкой под мышкой, чуть шурша по розоватому гравию аллеи. Ее каштановые волосы, уложенные вихрами, лучились и вспрыгивали на плечах.Дина возвращалась домой, получив свой самый важный в этом году заказ, обещавший безбедную неторопливую жизнь всю осень, всю зиму. Будущее теперь было определенным, очерченным и не таким тревожным: наполненные неторопливой работой дни в маленькой комнате, несколько лет назад переделанной из спальни в домашний офис.
«В перерыве между операциями заведующая акушерским отделением Первого родильного дома Мария Петровна Арсеньева зашла в ординаторскую. Она стояла у стола и просматривала медицинские карты, когда ее мобильный телефон зазвонил.– Здравствуй, Маша! – сказал мужской голос.Мария мгновенно узнала этот голос и не то что вздрогнула – содрогнулась. И как подкошенная, рухнула в кресло. Сердце бешено колотилось. Это был голос с того света. Человек, с которым она сейчас говорила – Георгий Качарава, – погиб двадцать два года назад…».
«Мамаша с коляской неспешно и гордо прошествовала на зеленый сигнал светофора и нарочито замедлилась, пристраивая коляску на поребрик.Вы замечали, как ходят беременные бабы? Как утки, только что не крякают. Полные сознания своей значимости, переваливаются с ноги на ногу. Кучкуются в скверах, а еще хуже – у пешеходных переходов. Пойдут – не пойдут, попробуй, разбери. Те, что с колясками, опасливо вытягивают головы, а эти как на параде – выпятили круглое достояние и пошли гордо, из какого-то своего иного мира снисходительно глядя на другую половину человечества – небеременную, второсортную…».
«Вера не стала звать непрошеную гостью в дом, а повела ее на берег озера. Зная о пристрастии жены к воде, Аркадий выстроил там красивую, хоть и несколько вычурную беседку, но Вера предпочитала сидеть на старой иве, гладить шершавую, нагретую за день солнцем кору и думать, как, наверное, неудобно так вот нависать над озерной гладью.Незаметно опустились тихие июньские сумерки, и темная вода лежала неподвижно, отражая, будто в зеркале, небо и старые дубы с еще не окрепшей листвой на узловатых ветках…».