Небо тебе поможет - [2]

Его дыхание было хорошо натренированным.

Все в этом человеке, как я заметила, было длинным и тонким.

Даже спереди он напоминал человека в профиль.

Должно быть, недавно он подстриг волоски, которые вылезали из черных провалов его ноздрей. Подстриг очень тщательно.

Его губы вновь всколыхнулись: он собирался говорить.

Я отвлеклась от его носа и сосредоточилась на губах.

Я была само внимание. Наконец, он выдавил:

— Вот гнездо.

Я не увидела его зубов, когда он говорил!

Господин Лонкарский почти не размыкал губ. Когда он говорил, его рот едва открывался.

Тем не менее я понимала все, что он произносил.

Я взглянула на черную кожаную папку. Присмотрелась к тому, что он мне предложил в качестве «гнезда».

Идеальный квадрат. Четыре совершенно равные стороны.

Пауза.

Я не знала, как мне реагировать. Следовало ли мне проглотить, что квадрат — это гнездо?

Он бросил на меня взгляд из-под огромных очков, проверяя, усвоила ли я информацию.

Я кивнула.

Я проглотила «гнездо».

Пятидесятилетний мужчина вновь напряг свои мускулы и протянул руку за каким-то предметом.

Хромированная точилка для карандашей.

Длинные пальцы медленно обхватили точилку.

Неторопливым и точным движением господин Лонкарский положил ее в «гнездо».

Я следила за его движениями.

Должна ли я что-то сказать? Может, снова кивнуть?

Поколебавшись, я кивнула.

Он вновь взглянул на меня, на этот раз проверяя, не упустила ли я суть происходящего.

Не упустила.

На такой скорости я вполне успевала следить. Наоборот, я рисковала заснуть.

Итак, хромированная точилка уже была в «гнезде».

Господин Лонкарский не выпускал ее из руки. Второй рукой, которой он действовал с такой же скоростью, как и первой, и такой же вялой, он взял огромный белый ластик, таким же медленным и точным жестом положил его рядом с точилкой.

Эстафету приняла вторая рука.

Если все, что он делает, продолжится в таком темпе, подумала я, то стоило бы захватить с собой пижаму, поскольку спать этой ночью придется, видимо, здесь.

Я не подняла глаз, чтобы дать ему понять, что увидела стирку.

Я ничего не говорила. Ожидала продолжения.

Вторая рука больше не двигалась.

Она отдыхала.

Вторая рука на стирке казалась смертельно уставшей.

Я была более чем внимательна. Я глядела на его застывшие пальцы. Больше он ничего не сможет схватить. Я ждала продолжения.

Одна ладонь замерла на точилке, другая на стирке.

Я рассматривала его лицо: «лук-порей в очках».

Неужели ему все кажется нормальным? Разве это нормальная ситуация?

По виду он был удовлетворен моим вниманием.

Может, он сейчас будет использовать ноги? Хотелось увидеть, как он станет выпутываться из неподвижности.

Но нет. Этот человек был полон сюрпризов. Одним жестом он оживил обе смертельно уставшие руки.

Одно движение, и в его руках оказывается набор из трех карандашей.

Это ему здорово удалось — схватить три карандаша обеими руками. На вид это было не так-то просто.

С усилием, заслуживающим отдыха, он положил три карандаша в «гнездо».

«Гнездо» заполнялось очень медленно.

Господин Лонкарский глубоко вздохнул и откинулся в кресле.

Готово. Казалось, он положил в «гнездо» все, чего там не хватало. Теперь он наслаждался молчанием.

Что же он сделает теперь, чтобы я уловила суть? — спрашивала я себя. Говоря словами моей няни, он мне уже просто «осточертел». Как же мне хотелось ему врезать!

«Ну, так чем же закончилась эта история? Расскажите мне, господин Лонкарский. Какая же она нудная, эта история! Вы не можете держать меня здесь вечно, из-за вас я пропускаю танцы!»

Разумеется, ничего такого я ему не сказала, но внутри я просто кипела. Из себя я вышла только однажды, на уроке труда, который вел господин Ринье, — это и привело меня сюда. Но больше такого не должно повториться.

— Итак, мадемуазель Тестю, перед вами гнездо, которое символизирует семейный круг. Именно такой, как вы мне и описали.

«Описала?» «Описала?»

Что все это значит? Я почуяла ловушку. Он явно говорит так, чтобы я рассмеялась. Чего доброго, все решат, что господин Ринье был прав.

Я была возмущена. Ведь именно про мой смех он и сделал мне запись в дневнике.

«Описала!» Вот еще!

Если он будет продолжать в том же духе, я или рассмеюсь, или разревусь.

Как я ни пыталась сопротивляться, это слово все время крутилось в моей голове — «описала».

Я напряглась. Нет уж, идиотом будет выглядеть как раз господин Ринье. Я так хочу.

Наконец, господин Лонкарский продолжил:

— Что же, по-вашему, означают эти три карандаша? — задав вопрос, он так и остался сидеть с открытым ртом.

«Вы ни за что не догадаетесь», — казалось, говорил он всем своим видом. Он так и сидел: рот открыт, глаза огромные, как блюдца, брови вздернуты к потолку.

Так вот он о чем! — наконец поняла я.

Карандаши — это были мои сестры и я.

— Три сестры? — спросила я.

— Нет! Нет… мадемуазель Тестю!

Его лицо снова изменилось: брови опустились, губы сжались, взгляд стал суровым.

Да, сбил меня с толку. Я-то считала себя очень хитрой.

Теперь смотрела на него и не знала, что ответить.

— Три карандаша, мадемуазель Тестю, — это птенцы, живущие в гнезде.

Что ж, купившись на гнездо, я должна была проглотить и то, что у меня и моих сестер много общего с карандашами.