Небо Одессы, 1941-й - [42]

Однако радоваться было пока рано. Уже в следующую минуту стало совершенно ясно, что бой складывается не в нашу пользу. Численное превосходство противника все же давало о себе знать. Пока сбитый «мессер» догорал на земле, а Шилов, разворачиваясь, набирал высоту, мы бросились выручать двух его ведомых. Тем временем и на Шилова насел воздушный пират и уже не отставал от него. Дважды увернулся наш товарищ от прицельного огня и снова фашист, изловчившись, зашел снизу. Длинной очередью самолет Шилова был сражен: очевидно, снаряд попал в бензобак, потому что машина загорелась, потеряла управление и начала резко снижаться. Сердце мое замерло в напряжении: неужели Михаил ранен? Почему он не планирует к нашей территории? Ведь смог же Алелюхин спастись в почти сходной ситуации…

И вот финал: горящий «ястребок» падает в самую гущу вражеских танков. Взрыв, клубы черного дыма взметнулись к небу… Отбиваясь от наседающих «мессеров», ищу глазами белый купол парашюта, молю о чуде. Но чуда не происходит, погиб мой боевой товарищ. Если он видел свой неизбежный конец, то не мог поступить иначе. Вспоминаю, как в минуты откровения Шилов говорил не раз: «Биться надо до последнего и если уж умирать, то как Гастелло. Только тогда можно считать, что до конца выполнил свой долг…»

Мы совершили круг над местом падения «ястребка». Прощай, наш добрый, милый товарищ! Прощай, лейтенант Михаил Шилов! Ты умер, как герой.

После посадки я шел мимо капонира, где обычно стоял самолет Шилова. Вокруг валялась промасленная ветошь, металлические костыли. Под вишней на разостланном брезенте сидел друг и верный помощник Шилова техник Мина Подгорецкий. Низко опустив голову, он тихо плакал. Я сел рядом, пытаясь как-то утешить его.

Мина вытер ладонью лицо, стал расспрашивать подробности. Потом, помолчав, словно клятву, произнес:

— Приеду я на эту самую Выгоду после войны, поклонюсь праху товарища…

— Мы отомстим за Мишу, — сказал я и подумал о том, что предстоит мне еще одна трудная встреча — со Светланой, которая так и сидела на лавочке у калитки, ожидая возвращения своего друга.

Глава XIX. Уклонение от курса

Всего несколько дней после григорьевского десанта одесситы спали более или менее спокойно. Но потом начались тревоги, еще более частые, еще более изнурительные. Теряя своих солдат и технику, оставляя за собой кровавые следы, враг упорно продвигался к городу. Фронт стоял так близко, что до передовой можно было добраться трамваем: двадцать минут езды — и прыгай в траншею, занимай место для ведения огня.

Мы жили в своем закутке между пятой станцией Большого Фонтана и первой станцией Черноморской дороги. Сейчас здесь разросся город с широкими улицами, площадями, высотными домами, а в сорок первом это была городская окраина. Широкий выгон, где по утрам старухи пасли коз, и стал взлетной площадкой истребительного полка. Освоили мы новый аэродром быстро. Взлетали и садились, заботясь об одном: как бы не засек вражеский разведчик, весь день шнырявший в поисках так внезапно исчезнувшего авиаполка.

Этот проклятый разведчик выматывал всю душу. Нас буквально преследовало его жужжание, и во сне снилась эта гадина с крестами на плоскостях.

Однако постоянное чувство опасности как бы дисциплинировало всех нас. Взлеты мы отработали, что называется, ювелирно: от аэродрома почти над крышами, по-пластунски, пока обстановка не позволяла набрать высоту. Посадки производили почти бесшумно и, главное, быстро. А наши наземные ангелы-хранители, механики и техники! Возвращаешься с задания, и лишь только самолет коснется колесами земли, пробежит сотню-другую метров, как рядом, словно из-под воды, появляются они, наши верные помощники: закатывают машину в укрытие, маскируют ветками и сетями — попробуй обнаружить! И все это молниеносно, А ведь такие манипуляции им приходилось производить по несколько раз в день!

Новое место дислокации оказалось недосягаемым и для вражеской артиллерии. Первое время, во всяком случае. Объяснялось это еще и тем, что майор Погодин подстроил ловушку для противника: на старых взлетных площадках были расставлены фанерные макеты наших машин. Туда и направили артиллеристы всю мощь своего огня. Прошло довольно много времени, прежде чем фашисты поняли, что палили, как в той пословице говорится, «из пушек по воробьям».

Однако после этого воздушные разведчики не давали нам покоя. «Хейнкели-111», «Юнкерсы-88», и особенно вездесущие «Хеншели-126». Последние — это уже были не просто самолеты, а какие-то прилипалы. Если уж «Хеншель» тебя обнаруживал, то избавиться от него было делом довольно сложным. Случалось, этот самолет преследовал на дороге одинокого всадника, пикировал с большой высоты на повозку с дровами. Словом, маневренность этой машины была очень высокой.

Наши зенитчики, в частности 4-я батарея 638-го зенитно-артиллерийского полка — лейтенанты Напренко, Дербенев, Курочкин, командир орудия младший сержант Лялюшко — за время обороны Одессы сбили десять вражеских самолетов. Однако «Хеншели» оставались неуязвимыми.

К этому времени к нам прибыло пополнение — боевые ребята Павел Головачев (впоследствии он стал дважды Героем Советского Союза), Василий Бондаренко (также удостоенный звания Героя) и другие.