Небо Одессы, 1941-й - [40]

Восемнадцать машин плывут крыло в крыло, будто связанные. По надрывному гулу нетрудно определить: нагружены до отказа. Стоим на бруствере, прикрывая ладонью глаза.

— Ложи-и-и-сь! — кричит кто-то срывающимся голосом.

Поначалу слышится едва уловимый свист. Но вот он нарастает, приближается. Именно звук, словно тяжелый молот, клонит человека к земле. Преодолевая этот первобытный страх, высовываю голову из траншеи и вижу, как от плоскостей отрываются и, кувыркаясь, стремительно падают вниз овальные чушки. И почти тотчас упругая волна властно прижимает меня к стенке, забивает дыхание. Валятся, как подкошенные, деревья, громыхает сорванное с крыш железо, осыпается земля. Взрывы следуют один за другим. Кажется, еще один — и земля расколется на части и погребет тебя, ничтожно малую пылинку в этом хаосе.

Наконец наступает тишина. Выбираюсь из щели наверх, отряхиваюсь. Мир словно остановился в своем движении. Чувствую себя оглушенным и только по белым шапкам разрывов, возникающим в небе, понимаю, что наши зенитки продолжают пальбу. Но выстрелов не слышу.

Постепенно приходим в себя, силимся улыбаться, шутить. Чистимся. Сколько на нас пыли, грязи! Трудно узнать Елохина. Костюм испачкан, новенькие сапоги… Какая жалость!

— Эх, увидела бы меня сейчас жена… — растерянно говорит он, поправляя пилотку.

— Да уж не думал — не гадал, что придется вот так носом землю пахать, смущенно бормочет Алелюхин.

Аггей Александрович долго шарит в карманах брюк и, найдя табак, пытается свернуть «козью ножку». Но у него никак не получается: бумага рвется, табак рассыпается. Он чертыхается себе под нос. И тут нас разбирает смех. Ну и ну, бывали ведь и не в таких переделках, но головы не теряли, а тут… Впрочем, все объяснимо: в небе мы орлы, от противника не прячемся, сами атакуем, а на земле чувствуем себя безоружными и бессильными.

Из щелей выбрались Алелюхин, Шилов, Королев, Сечин… Нет Маланова. Комэск забеспокоился:

— Где Алешка? Разыскать!

А вот и Маланов. Однако вид у него… Костюм, будто корова жевала, Шилов начинает над ним подшучивать, и Алексей огрызается незлобиво:

— Погляди на себя, чучело огородное! Елохин крепко прижал к себе Маланова.

— Цел и невредим, ярославец? А мы уж думали, мил человек, что тебя где-то придавило…

— Да я бессмертный! — басит Маланов. — Хотя… — он наклоняется и поднимает с земли обуглившийся ребристый осколок. — Нд-а-а, такая штука стукнет по башке — и прости-прощай, родная!

Просигналили отбой, и все побежали на командный пункт. Больно было видеть изуродованное летное поле. Десятки глубоких и мелких воронок, черные глыбы вывороченной земли, словно раны на живом теле. Поблескивают совершенно невинные с виду разноцветные игрушки — красно-белые шарики, голубые «бабочки», зеленые «лягушки». Но они начинены взрывчаткой, тронь — и упадешь замертво. Однако хитрость врага давно разгадана, и нас на такие уловки не возьмешь. «Игрушками» займутся саперы. А мы спешим: каждому не терпится узнать, цел ли его самолет.

На стоянке уже хозяйничает мой неизменный помощник Алексей Филиппов.

— А где наш командир? — лицо его тревожно вытянулось.

— Жив, — успокаиваю его. — Все живы…

Техник уже успел осмотреть машину. Повреждений нет, кое-где царапины. Но это не беда! Самолеты Маланова и Королева тоже в порядке. Так что в полной боевой готовности.

Кому досталось основательно, так это эскадрилье капитана Демченко. Одну машину опрокинуло воздушной волной, погнуло винты, в двух других осколками повреждены моторы. Есть и человеческие жертвы. Убит солдат из батальона авиационной охраны, механики Валерий Ефимов, Иван Бочкарев и инженер первой эскадрильи Николай Бутов ранены. Все происшедшее еще раз подтверждает: нельзя больше оставаться на старых местах, необходимо передислоцироваться. Но куда, если враг находится у стен города, если его артиллерия достает уже до предместий? Начальство по-прежнему обсуждает этот вопрос.

Между тем полеты продолжаются. Рыкачев ушел восьмеркой на Сухой лиман штурмовать вражеские танки. Мы своим звеном ожидаем приказа. Минут через сорок Рыкачев возвращается, но пока восьмерка кружит над аэродромом, заходя на посадку, на нее неожиданно сваливается десять «мессеров». Бой завязывается прямо над нашими головами, «Ястребки» забираются повыше, пикируют, немцы увертываются и сами атакуют наших. Все, кто снизу наблюдают за этим поединком, понимают: Рыкачев в невыгодном положении, у него на исходе боеприпасы, горючее. И противник, зная это, старается измотать наших ребят, заставить их идти на посадку, чтобы потом расстрелять поодиночке.

Помочь бы Юрию Борисовичу, да что поделаешь, сил у нас мало. Остается только кусать губы от досады да посылать проклятия…

«Мессеры» атакуют непрерывно. Одна наша машина подожжена. Летчик пытается сбить пламя, но поздно, самолет уже неуправляем и беспорядочно падает.

Мы вылетаем на задание, не дождавшись возвращения Рыкацева, не узнав, удалось ли спастись летчику.

…Минуло еще два дня налетов и обстрелов. И тут поступил приказ Катрова: переселяться на другую «квартиру». Всем эскадрильям. Наша, четвертая, последней покидает насиженное место. Лететь недолго. Вот оно, наше новое жилье. Делаем один круг и сразу идем на снижение. Шасси коснулось твердого грунта, машину подбросило, и она побежала вдоль низких домиков, покосившихся деревянных строений. Выбираюсь на крыло и только теперь замечаю, что самолет мой стоит на грунтовой дороге.