Небо Одессы, 1941-й - [26]

Я еще и дойти туда не успел, как Шилов мне навстречу.

— Да знаешь ли ты, что тебя вот уже полчаса разыскивают?! Ну, задаст тебе майор по первое число!

Шилов молча шагал рядом со мной, пока я не выговорился, а потом тихо произнес:

— Не шуми, ишь, раскипятился, как самовар… Светка моя пришла, пятнадцать километров протопала от города. Думаешь, легко мне было оставить девчонку? Она родителей потеряла, одна осталась. Теперь я у нее надежа и опора… — он помолчал. — А что, сильно злится наш Лев?

— И не спрашивай! Ты уж придумай какую-нибудь уважительную причину, посоветовал я.

— Ничего не стану придумывать! Как было, так и доложу. Куда уж уважительнее… Надо подумать, как со Светкой быть, куда пристроить…

Подошли к землянке. Остановившись в трех шагах от Шестакова, лейтенант Шилов вскинул правую руку к виску. Майор оборвал его на полуслове.

— Вижу, что явился, — сказал он тоном, не предвещавшим ничего хорошего. — То, что ты нарушаешь дисциплину, это одно, а вот почему ты сегодня в хвосте тянулся, когда Елохин водил группу на штурмовку под Свердлове?

— В самолете обнаружилась неисправность, товарищ майор! — отчеканил Шилов.

— И конечно же, обнаруживается перед самым вылетом! Черт знает, что творится! — возмущался майор. — За такое разгильдяйство Подгорецкого придется наказать. Но и ты хорош! Летчик не имеет права отлучаться от своего самолета дальше, чем на сто метров. Мы тут спим, тут отдыхаем, отсюда уходим в небо, чтобы защищать свою страну. А ты… Ваше воспитание, товарищ капитан! — с укоризной кивнул в сторону капитана Елохина. — И ваше тоже, товарищ старший политрук!

Комэск и комиссар попытались вступиться за Шилова, дескать, никакого серьезного проступка Михаил не совершил, но Шестаков был резок и беспощаден, обвинил командира и комиссара в снижении требовательности к подчиненным.

Постепенно он остыл, попросил у Елохина папиросу, прикурил от зажигалки. Михаил все еще стоял по стойке «смирно», ожидая решения своей участи.

— Товарищ майор, — обратился к Шестакову Куница, — разрешите все же Шилову объяснить причину отсутствия… Я так полагаю, что он все-таки не заслужил такого разноса, И вообще следует учесть, что четвертая эскадрилья несет на своих плечах двойную нагрузку.

— Ладно, ладно, — отрезал Шестаков, но уже мирным тоном, — наговорил! Что ж теперь — молиться на него? Я все же считаю, что Шилова следует отстранить от полетов на три дня. Пусть проштудирует уставы, наставление по производству полетов. Зачеты примет начальник штаба. А потом уже решим, что с ним делать. Может, оставим в полку или переведем на другую должность. Помощником интенданта, например… Пойдешь помощником интенданта? — спросил он Шилова, не скрывая улыбки. — Ну рассказывай, что за личная история… Может, нужно чем-нибудь помочь твоей девушке?

Наказание Шилову было смягчено, не летал он всего два дня, на третий ушел в разведку с Малановым и Алелюхиным.

Глава XI. Чрезвычайное происшествие

С тех пор, как враг окружил Одессу с трех сторон, порт стал главной артерией, связывающей город с Большой землей. Отсюда шло пополнение войсками, снабжение оружием, боеприпасами, продовольствием. Отсюда вывозили раненых, эвакуировали гражданское население. Вот почему враг обрушил на порт самые страшные удары. Из 360 воздушных налетов, совершенных фашистской авиацией за 73 дня обороны, три четверти пришлось на порт. Днем и ночью, почти непрерывно сыпался на него смертоносный груз. Рушились припортовые здания, горели деревянные постройки, корежило а кольца стальные фермы, в пыль превращался камень. Парализовать жизненно важный нерв города — вот к чему стремился противник.

Но порт жил, он не сдавался. Теснились у причалов корабли, прибывшие с востока, сновали проворные буксиры, колонны грузовиков стояли в очереди за грузами.

Большую помощь портовикам оказывали летчики. В моем старом потертом блокноте сохранилась запись, сделанная 2 сентября 1941 года — события одного дня, так похожего на многие другие. Лаконичная запись, по которой можно восстановить картину боев за порт.

В полдень прибыл пароход «Белосток». В его трюмах — вооружение, снаряды, взрывчатка. Из штаба обороны звонят командиру полка: прикройте «Белосток» с воздуха!

Майор Рыкачев поднял шестерку и взял курс на море. Не успели они набрать высоту, как узнаем о новой опасности: противник начал артиллерийский обстрел порта. Необходимо подавить вражескую батарею в районе Крыжановки.

— Череватенко, твоя очередь! — отдает приказ Шестаков.

Пролетая над Пересыпью, видим, как десятка два «Юнкерсов» заходят на бомбардировку судна. Помочь бы Рыкачеву разогнать стервятников, уж очень большой численный перевес, но нельзя, у нас своя, не менее ответственная задача. К тому же подобные вольности строго наказываются.

Батарею мы обнаружили, отбомбили, обстреляли. Возвращаемся. Рыкачев уже дома, К счастью, у него тоже потерь нет. Это кажется почти невероятным, ведь шестеркой сражался против двадцати! Комиссар полка Верховец, летавший в составе рыкачевской шестерки, рассказывает, что руководители порта, узнав о приближении «Юнкерсов», решили отвести судно на рейд для безопасности. Но когда появились над заливом «ястребки», распоряжение было отменено. «Белосток» отшвартовался у одного из пирсов. Бригада грузчиков вместе с экипажем вела разгрузку под свист бомб и закончила ее в рекордные сроки — за три с половиной часа. Снаряды укладывали в автомашины и прямым ходом отправляли на передовую.